Томас Шелби (Thomas Shelby)

— Ты все еще в деле, Томми. У тебя нет Маргита, чтобы свалить.

— Нет. И мне не интересно стрелять в чаек.

— Стрелять в министров куда лучше?

— Она просто шагнула в канал. Я три дня останавливал ее, но она все равно это сделала.

— Она сказала, почему?

— Ничего внятного.

— А что невнятного?

— Она сказала, что цыгане изготовили гвозди для креста господня, вот почему мы прокляты навеки. Поэтому нужно кочевать, иначе вина нагонит тебя. Потом её не стало. Я был влюблен в нее, Том. Никто не знал об этом. У меня сердце разрывалось, когда я ее доставал. Знаешь, твой дед ушел также — совершил самоубийство. Иногда такое передается в семьях. К черту семью, Том, нужно жить дальше. Ты цыган, нужно кочевать, иначе все это нагонит тебя.

— Я как джин. Ты вызываешь меня, отпивая опиум из пузырька.

— Это от боли. И чтобы сохранить тепло.

— Поэтому ты нуждаешься в тепле? Тепло...

— Все это время...

— Я знаю. Наша любовь все еще жива...

— Вы заключаете союз с фашистом. Я навел справки среди худших людей в Уайт-Холле и выяснил, что вы вовсе не заключаете союз. Вы шпионите за ним. Зачем?

— Сказать честно, я уже не знаю.

— Вы копаетесь в своем саду, мистер Шелби? Есть определенный вид сорняка, который можно сколь угодно полоть, травить, но он вырастет снова. В результате, избавиться от них можно лишь перепахав верхний слой почвы, и спалив обнажившиеся корни. Мы с вами делали это во Франции. Но когда я слышу речи этого Мосли, я вижу как ростки новой войны пробиваются у его ног. И вы видите то же, что и я. Вот почему вы против него.