воля

Если придет ****ец, значит ты встанешь и справишься с ним. И не важно, что он в тебе сломает — ты срастишь, встанешь и справишься. И ты не «сначала срастишь» где-нибудь спрятавшись за камнем вот таким вот карпом. А ты будешь вставать и сращивать одновременно, потому что это только так работает. Если у вас что-то не получилось, а вы заползли под диван, зажались и говорите «это я кости сращиваю», то это ты не кости сращиваешь, а разлагаешься. Потому что кости сращиваются, только тогда, когда ты встаешь и ДЕЛАЕШЬ.

Из гавани желанья выходят каравеллы стремления, ведомые ветром воли.

Жизнь всех нас ломает, и многие становятся сильнее именно в местах надломов.

Я посетил тридцать одну обитаемую планету во Вселенной и я изучил доклады ещё о сотне планет. И только на Земле говорят о «свободе воли».

Воля вольная — превыше всего,

Свобода для всех, а не для одного.

Порою лишь она — дает силы жить

И вкуса её ни когда не забыть.

Свобода, Равенство и Братство!

Вода лежала тяжелая, серая,

мертвоватая такая вода.

И дело не в ней, Герберт, дело в нас.

Мы слишком ждем проявлений мира, забыв, что миру нечего проявлять. Это просто пустые белые стены в темной комнате. И только ты или я, мы – источник света решает, чему скакать по этим выбеленным пространствам, а чему – не быть.

Вода будет серой и грязной до тех пор, пока мы не дадим ей жизнь, брат.

Ну, может, не так буквально, как фараоны с их ритуалами плодородия,

но пока мы не дадим ей жизнь.

Но все люди не до конца понимают, что выбирают.

Еще точнее – никто никогда не понимает до конца, что выбирает.

Все просто делают выбор – ежесекундно. И ежесекундно нужно выбирать правильно.

И ты либо встаешь за свой выбор, либо отсасываешь.

Я только здесь понял, как я напрягался раньше, чтоб соответствовать статусу.

Я с четырех лет знал, что должен наклонять людей, чтоб их «господин барон» не звучало пустотно. Когда человек произносит такие слова, не веря в них, они унижают тебя.

Я с четырех лет знал, что должен наклонять людей и только в двадцать один понял, как это меня закрывало.

Как это напрягает – следить за подавлением человека.

Боже, я только в двадцать один прочувствовал, что всю жизнь напрягался, чтоб наклонять траву – что её наклонять, ты просто приходишь, зная, что именно тебе надо, и она уже.

Это вовсе не сложно – пригнуть травинку в ту сторону, в которую надо, здесь нет никаких struggles. God!

ОН: Я думал страх это, но не страх, просто ненависть. К себе.

Я: За что?

ОН: За слабость. Или не так — за то, что хорош недостаточно.