беременность

— Я занят, Анджела!

— А я беременна!

— Правда? Это... Это замечательно! Сколько уже?

— Семь недель, плюс — минус...

— Это свадьба Келлманов! Помнишь, ночь после свадьбы Келлманов? Да, да! Это же единственный раз, когда мы с тобой...

— Нет! ... Он вошел в мою жизнь и вышел из неё очень быстро.

— Но, судя по всему, недостаточно быстро. Кто он?

— Это не важно!

— Ты уверена, что это не мой ребенок?

— Ларри, перестань! Сколько лет мы пытались, и что, вдруг, за одну ночь, случайно?

— Ну я подумал, может, один из моих там дал взяточку и пролез...

Женщину всегда гложет тревога, когда она в тягости, а глаза ее мужа слишком часто ищут чужого взгляда.

Рабыня, ошеломлённая, растрёпанная, глядела вслед северянину, который уходил прочь, проламывая огромным телом кусты дикой малины. Даже этот заблудший викинг был с Мерседес нежней, чем старый хозяин.

— Луна в моих днях. Вот бы родилась дочка, — прошептала рабыня.

Не дожидаясь рассвета, срезала кору с дерева, под которым спала, и пошла вниз по холму, к Вила-Рике. Отдала хозяйке добытое и улеглась на счастливом мешке в каморке за кухней. Гладила себя по животу, молилась, чтобы в ней проросло драгоценное белое семя.

— Он пошевелился, ребёнок пошевелился!

— О Господи!

— Нет, подожди... Нет, это резинка на трусах порвалась.

Женщина — всегда женщина. Даже с огромным животом в предбаннике операционной. Если рядом, конечно, есть мужчина.

Вообще к беременным обычно относятся как к слабоумным. Типа, нормальный человек до такого нелепого состояния не дойдет.

— Джорджия. Только не говори, что ты отравилась... Лучше б ты отравилась...

— Других только по утрам тошнит, а меня каждые полчаса выворачивает. А Дэймон ничего не заметит, пока мой живот ему телевизор загораживать не станет.

— Ты славно выглядишь, — ты относишься к тем редким женщинам, которых беременность делает неотразимыми.

— Беременность делает красивой любую женщину, просто ты не имел возможности это замечать...