Бразилис

Не люблю восточный ветер. С ним появляются точки на горизонте и растут, растут пока не сделаются кораблями. С них новые люди сходят на мой берег, называют его Бразилис. Каждый обращается со мной словно хозяин.

Рабыня, ошеломлённая, растрёпанная, глядела вслед северянину, который уходил прочь, проламывая огромным телом кусты дикой малины. Даже этот заблудший викинг был с Мерседес нежней, чем старый хозяин.

— Луна в моих днях. Вот бы родилась дочка, — прошептала рабыня.

Не дожидаясь рассвета, срезала кору с дерева, под которым спала, и пошла вниз по холму, к Вила-Рике. Отдала хозяйке добытое и улеглась на счастливом мешке в каморке за кухней. Гладила себя по животу, молилась, чтобы в ней проросло драгоценное белое семя.

Горячие волны лизали округлые скалы, песчаный пляж принимал чужеземцев в объятия, мартышки в лесу кричали, как бабы на воскресном базаре. Это был красивейший из земных городов — Рио.

Призвание — оно как спутник жизни, его сложно найти сразу.

Кабра приоткрыл веки. Глаза кольнуло светом. Зубы стучали, шею стягивала сухая тина. Площадь Верхнего Салвадора шкварчала птицами, как сковородка.

— Замолчите, — просипел Кабра.

Хотел зажать ладонями уши, но поднять руки не вышло. Тяжёлые, они лежали вдоль тела, словно из них вынули кости, а в пустоту залили железо.

Хозяйка гостиницы «Виолетта» открыла мне дверь до того, как я постучала.

— Заходи, всё готово.

— Что готово?

Она махнула. Я прошла за ней по коридору, поднялась на второй этаж. Перила лестницы блестели, как петушки-карамельки на солнце.

— Вот твоя комната.

На окнах не было штор, нараспашку ставни. Подсвечник на тумбочке вместо лампы. Край одеяла отвернут, пирамидами стояли взбитые, как торт «Павлова», две подушки. Эта спальня обняла меня крепче мамы.

Кому уготовано сокровище, тому даётся и жажда поиска.

Кабра, чтобы угомонить сердце, переворачивался то на правый бок, то на левый. Как соловей в клетке из десяти пальцев, ждал момента, пока руки пленившего его дрогнут, появится щель, а потом… неважно куда — лишь бы была дорога.

Священник кашлем между псалмами старался вернуть внимание паствы, но те глазели на статуи вместо того, чтобы слушать, что жить нужно тихо, прилежно перебирать копытцами в связке с другими волами.

Вниз с холма по пыльной дороге. Шум моря в сердце спасал от тоскливых мыслей. С каждым шагом волны накатывали, били по рёбрам, отступали, оставляли тину, тишину, мысли.