— Я скорее умру, чем де Тревилю доложат, что меня убили!
— Вы только что превзошли самого себя, дорогой Портос.
— Я скорее умру, чем де Тревилю доложат, что меня убили!
— Вы только что превзошли самого себя, дорогой Портос.
— Арамис спал с королевой.
— И вы этому не помешали?
— Знай я, что он задумал — застрелил бы его. Что сделано, то сделано.
— Почему ты не сказал?
— Чтобы защитить репутацию королевы.
— Тогда не надо было вообще с ней спать.
— Как это далеко?
— Ехать, может... ну день...
— Атос — рука.
— У меня есть еще одна.
— Стены монастыря… Воздух монастыря!.. Меня всегда сюда тянуло.
— Тянуло, конечно, монастырь-то женский!
— Письмо от Тревиля, мы должны встретить в Бургундии адъютанта генерала Гордея и сопроводить его в Париж, у него есть вести с фронта.
— Прямо сейчас?
— Да нет же, ты вздремни, а война подождет.
— Я брошусь на них, а вы проедете.
— Это самоубийство, а церковь его запрещает.
— Я спокоен. Вы потом замолите мои грехи.
Нужны Парижу деньги, се ля ви,
А рыцари ему нужны тем паче.
Но что такое рыцарь без любви?
И что такое рыцарь без удачи?
Глотать пыль по дороге в Лондон? Я знаю тысячи способов, как весело умереть в Париже.
Я бы застрелился, если бы не боялся, что эта ржавая железяка от выстрела не разлетится на куски и не убьет пол Парижа!
— Война эта рано или поздно окончится и я вижу наперед все, что ожидает каждого из нас: Арамис покинет этот суетный мир, станет аббатом.
— О, да, сударь. Мир — это склеп.
— Портос вернется домой, женится, жена будет давать ему деньги по воскресеньям и родит ему, между прочим, четырнадцать детей!
— Таких маленьких, кругленьких, обаятельных Портосиков.
— Д’Артаньян станет маршалом, конечно, и уйдет на пенсию, до этого совершив немало подвигов.
— Почему бы нет? Ну а вы, дорогой Атос?
— А я... а я поселюсь в каком-нибудь маленьком домике в Руссильоне.
— Так что, значит, больше мы никогда не встретимся вместе?
— Встретимся, друзья мои, обязательно встретимся!
— Когда же?
— Двадцать лет спустя.
— А может быть, десять?
— Или через три-четыре столетия!