Словоточие

Замрет весна. Безмолвно, страшно, прозреньем смертности творцов. Я стану словом отзвучавшим, я стану плотностью холстов.

И церковь из окна еще видна, вон там стоит, вздымается над крышей. Стоит давно, а кажется — летит. Летит над строем стираных рубашек, летит над жизнью, купленной в кредит, летит, летит и белым небом машет.

Ты разреши — лицом в твои горячие, дарующие право быть собой ладони. Что мы знаем? Что здесь значим мы? Не спрашивай. Молись, люби и пой.

Все хорошо. Простите мне невозвращенство листопада. Ах, пани, счастье на земле — не больше, чем наивность взгляда.

Закончится лето. И Бог с ним. Начнется осень. Ведь ты ее любишь. Я вижу в твоих глазах.

Все немы, все глухи. Не люди — ленивые мухи, под осень летая все медленнней, все тяжелей, лишенные ценностей (то есть обрюзгшие духом), не люди, не люди, давно не найти здесь людей.

Я остаюсь человеком творчества, оно не отдаст, не отдаст меня никому.

Здесь что-то от мудрости прожитых веков. Здесь способность прощать живет, словно в небо проросшая и словно с людьми сообща.

Все хорошо. Болит? Слегка. Слегка болит, слегка болею. У вас холодная рука и обжигающая шея.

Ты видишь? Тоска нелечимая стоит у меня за спиной. Уедем в деревню, любимая, уедем дышать тишиной.