— Вы будете молить о пощаде?
— Нет. Разве вы будете милосердны?
— Нет.
— Вам не убить человека, который уже мертв.
— Вы будете молить о пощаде?
— Нет. Разве вы будете милосердны?
— Нет.
— Вам не убить человека, который уже мертв.
— Название Жирберуа вам о чем-нибудь говорит? Его носит... носила деревня в паре часов езды отсюда. Тихое место, где путники обычно не задерживаются. Но там жила сотня человек, или чуть больше. Это был наш дом. Однажды в него пришла чума. Те кто на рассвете был здоров, к закату умирали.
— Почему вы обвиняете меня? Чума неподвластна королю.
— Чума была свирепой, но она быстро пошла на спад. Мы даже начали думать, что Господь нас пощадил. А затем поступил приказ короля, въезд в деревню перекрыли, чтобы остановить болезнь. В любого, кто пытался бежать — стреляли.
— Чумные деревни положено закрывать, чтобы спасти другие.
— Нам должны были привезти еды, но ее так и не привезли. Нас погубила не болезнь, а голод. Ваше безразличие убило нас. Я видел свою семью, жену и двоих сыновей и должен был выбирать, кому достанутся объедки, что я нашел. Выбирать кому жить, а кому умирать. Моя жена не притрагивалась к еде, пока голодали её дети. Она угасла у меня на глазах. В конце у меня осталось достаточно еды лишь для одного из сыновей, я должен был выбрать. Но я одинаково любил их обоих, так что я бросил монетку и положился на судьбу. Спасся мой младший сын, но спустя неделю умер и он. Теперь и вы тоже поймете, каково осудить невинного на смерть, чтобы спасти другого.
— Хватит, все кончено. На колени. Тебе есть что сказать?
— Давай, закончи, что начал! [Миледи указывает на шрам от повешения]
— Ни к чему это делать.
— Пускай этим займутся власти, Атос.
— Это я сделал её такой. Её грехи на моей совести.
— Это ты должен стоят на коленях. А теперь убей меня, только в этот раз постарайся получше.
— Я граф Рошфор! Был бы жив кардинал, вы бы заплатили за это своими головами!
— К счастью, сейчас он на собственных похоронах.
— Я бы принял твою пулю. Я заслужил ее.
— Ты останешься здесь со своими мыслями, со своей жизнью и войной. Я рада, что не убила тебя — это было бы милосердием.
— Вскоре ваш любовник Арамис будет казнен на колесе. В его теле, столь прекрасном, будет сломана каждая кость. И все же вы его любите.
— Вы ничего не знаете о любви.
— Это боль и мучения.
— Вовсе нет.
— Нет? Сперва ему сломают руки, затем ноги, затем спину — он будет молить о смерти. Вот она — любовь. Вы понимаете, что его страдания будут ничем, по сравнению с вашими? Теперь вы хоть что-то знаете об агонии, которую я выношу каждый день.
Благотворительность и милосердие начинается дома, и почти всегда заканчивается у порога.
... а третий умер естественной смертью на собственной койке: вонзенный в сердце кинжал обрывает жизнь вполне естественным образом.