Сажала тыквы с раннего утра,
Их поливать ходила за водой.
Разжечь очаг уже давно пора.
Я ж, как назло, замешкалась с едой!
Не счесть забот у трудового дня.
И ломит поясницу у меня.
Сажала тыквы с раннего утра,
Их поливать ходила за водой.
Разжечь очаг уже давно пора.
Я ж, как назло, замешкалась с едой!
Не счесть забот у трудового дня.
И ломит поясницу у меня.
Я жить устал, я жизнью этой сыт и зол на то, что свет еще стоит.
Ничто так не изматывает человека, как бессмысленные и бесполезные усилия.
— Выглядишь усталым.
— Да, прожил долгую жизнь.
Усталость самого измученного тела
легка в сравнении с усталостью души,
но если две усталости сольются
в одну, — то и заплакать нету сил,
а плакать хочется особенно — когда
устал настолько, что не можешь плакать.
Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц,
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!
Не бойся выглядеть усталым.
Я усталый робот, дырявый бак. Надо быть героем, а я слабак. У меня сел голос, повыбит мех, и я не хочу быть сильнее всех. Не боец, когтями не снабжена. Я простая баба, ничья жена.
Лошадь имеет право уставать, человек — нет.
Держал сына за руку, пока блуждали по лесу. Другая рука вытянута вперед. С тем же успехом мог двигаться с закрытыми глазами. Укутал мальчика в одеяло поверх куртки. Велел следить, чтобы одеяло не сползло, потом им его не найти. Мальчик просился на руки, но отец заставлял его идти. Колесили по лесу большую часть ночи. До рассвета было еще далеко, когда мальчик упал и больше не смог подняться. Завернул его в свою куртку, потом в одеяло, сел на землю, держал его в объятиях, раскачиваясь взад-вперед. Одна пуля в барабане. Не хочешь смотреть правде в лицо. Не хочешь.