Прости мне, Боже, вздох усталости.
Я изнемог
От грусти, от любви, от жалости,
От ста дорог.
У моря, средь песка прибрежного,
Вот я упал —
И жду прилива неизбежного,
И ждать устал.
Прости мне, Боже, вздох усталости.
Я изнемог
От грусти, от любви, от жалости,
От ста дорог.
У моря, средь песка прибрежного,
Вот я упал —
И жду прилива неизбежного,
И ждать устал.
Чарльз Хеллоуэй второй чашкой кофе приводил в порядок расстроенные бессонной ночью, раздумьями и поисками нервы.
Так бесполезно – хвалы возносить,
Мрамор объяв твоего пьедестала…
Отче, я правда ужасно устала.
Мне тебя не о чем даже просить.
Город, задумав себя растерзать,
Смотрит всклокоченной старой кликушей…
Отче, тебе всё равно, но послушай –
Больше мне некому это сказать.
Очи пустынны – до самого дна.
Холодно. Жизнь – это по существу лишь…
Отче! А если. Ты. Не существуешь… –
Значит, я правда осталась одна.
Я так устал, что хотел бы умереть. Окончательно и бесповоротно.
Я двадцать лет назад устал…
От вечной гонки я иногда устаю. Не то чтобы я была медлительной. Но в этой гонке песни, молитвы и проповеди идут уже не вполне от сердца, а становятся частью работы, которую я выполняю по должности. Богослужению требуется что-то большего...
Я немного устала от борьбы, и если мне придется преодолевать совершенно незнакомые условия и все их сложности, то, боюсь, уже не смогу вернуться к учебе и вообще к покою, в котором очень нуждаюсь.
Надо ж было так устать,
Дотянув до возраста Христа.
Ах, истомилась я горем...
Ночью ли, днём, только о нём
Думой себя истерзала я...
Где же ты, радость бывалая?
Ах, истомилась, устала я!
Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
Ты совсем устало,
Бьёшься тише, глуше...
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.