эмиграция

РОВС казался Миллеру твердым монолитом, сплоченным белой идеей. В интервью лондонской газете «Морнинг пост», едва возглавив крупнейшую организацию русского зарубежья, он сказал: «Эмигранты убеждены, что рано или поздно русский народ сам свергнет советскую власть, а их задача — содействовать контрреволюционному движению, нарастающему в стране».

До сих пор не понимаю, откуда у меня набралось столько смелости, чтобы, не зная толком ни одного языка, будучи капризным, избалованным русским актером, неврастеником, совершенно не приспособленным к жизни, без всякого жизненного опыта, без денег и даже без веры в себя, так необдуманно покинуть родину. Сесть на пароход и уехать в чужую страну.

Ещё один знак, указывающий в том же направлении, — это «культ эмиграции». То внимание, которое уделяется свободе эмиграции, объявление права на эмиграцию «первым среди равных» прав человека — невозможно объяснить просто тем, что протестующие хотят сами уехать, в некоторых случаях это не так. Тут эмиграция воспринимается как некий принцип, жизненная философия. Прежде всего как демонстрация того, что «в этой стране порядочному человеку жить невозможно». Но и более того, как модель отношения к здешней жизни, брезгливости, изоляции и отрыва от неё. (Ещё Достоевский по поводу Герцена заметил, что существуют люди так и родившиеся эмигрантами, способные прожить так всю жизнь, даже никогда и не выехав за границу.)

Ещё не поздно, ещё не рано…

Как вам живется за океаном?

Не бойся, Виля, я тоже в мыле.

Как вам живется без Привоза, кореша?

Ещё не поздно, ещё не рано...

Прислать нам вызов, из ресторана.

И если пустят, готовь капусту,

Мы нашинкуем пару бочек, только так.

У нас у всех до дефицита голод жуткий,

Порою просто очень хочется кричать.

Давайте честно: мы вам — мысли, вы нам — шмутки,

И вам, и нам их просто некуда девать.

Итак, советую: устройте раунд светский,

Накройте стол, чтоб было выпить и пожрать.

Мой друг Михал Михалыч, одессит Жванецкий,

Мы с ним подъедем вас немножечко убрать.

И ради Бога, не пугайте наших граждан,

У нас бесплатно обращение к врачу.

И мы живем в своих домах пятиэтажных,

И небоскребов не пугаемся ничуть.

У вас на Брайтоне хорошая погода,

У нас на Лиговке, как водится, дожди.

Как вам живётся, дети моего народа,

За фунты, доллары, никак не за рубли.

Свалили вы, так дай вам Бог, друзья, удачи,

Пусть вам сегодня на Бродвее повезёт.

А мы живем здесь, как и жили, и не плачем,

Что Вилли Токарев на Брайтоне поет.

— Мир горит! Мир! Где ты ходишь? Еще и сумку собрал..

— Я возвращаюсь на родину.

— Какая родина, парень?!

— Брат, этот Стамбул не слишком пришёлся мне. Не смог привыкнуть к его воде, воздуху... к людям.

— Сынок, в нас стреляют. Стреляют! Нет, у нашего господина сердце разбито. Он собрал сумку. Уезжает.

Русские становятся эмигрантами задолго до того, как покидают родину; иногда они и вовсе её не покидают. Это Достоевский... впервые сказал, что мы в России чуть ли не все эмигранты.

— Я в Израиль уезжаю, навечно.

— Ты чего, Галь? Какой Израиль? Ты же русская!

— Судьба у меня еврейская, Вов! Я, Вова, взяла и купила себе историческую Родину. Я теперь еврейка по маме! Царствия ей небесного, Пелагее Ивановне...