детство

— Реймонд не трус, когда в детстве его поймали с корзинкой соседских персиков — он два часа просидел в полицейском участке, отец выпорол его, но он никому не сказал, что я все еще сижу на дереве.

— Видимо, вас он боялся больше.

Звёздное небо, выглядящее таким близким в детстве, что можно было достать рукой, теперь заперто очень далеко.

У нас только детство счастливое было. А потом начались какие-то «крысиные бега». И ты всё бежишь по этой «дороге жизни», давно уже не понимая, куда и почему.

I was always careless as a child.

And there's a part of me that still believes,

My soul will soar above the trees.

А для чего вообще существуют заборы, если не для того, чтобы их преодолевать? Крепости нужны для того, чтобы их захватывать, принцессы — чтобы их освобождать, а враги — чтобы их победить. Это было записано в кодексе чести любого мальчишки на улице, а если он был с этим не согласен, то с ним не водились.

Всегда боялся повзрослеть раньше времени...

Странно... Мне страшно, но чувствую, что губы вот-вот расползутся в улыбке... Как будто я снова стала ребёнком. Голова просто переполнена мыслями о том, что я хочу сделать.

Когда нам двадцать лет, мы пляшем в самом центре жизни. Когда нам тридцать – бродим в пределах круга, очерченного жизнью. В пятьдесят – плетемся строго по краю, избегая смотреть как внутрь, так и наружу. А потом – и это привилегия детей и стариков – становимся невидимыми.

Мы говорили о войне мало. Папа с мамой были убеждены, что такой страшной войны больше никогда не будет. Они долго в это верили. У нас с сестрой единственное, что осталось от войны, — покупали куклы. Я не знаю, почему. Оттого, наверное, что нам не хватило детства. Детской радости. Особенно страдала сестра, она была младше. Училась я в институте, сестра знала, лучший подарок для меня — кукла. У сестры родилась дочь, я приехала к ним:

— Что тебе подарить?

— Куклу…

— Я спрашиваю, что тебе подарить, а не твоей девочке.

— Я отвечаю — подари мне куклу.

Росли наши дети — мы дарили им куклы. Мы всем дарили куклы, всем нашим знакомым.

Первой не стало нашей изумительной мамы, потом не стало нашего папы. Мы ощутили, сразу почувствовали, что мы — последние. У той черты… У того края… Мы — последние свидетели. Наше время кончается. Мы должны говорить…

Мы думали, что наши слова будут говорить последними…

Я слишком трудно пережила собственное детство, чтобы лезть в чье-то еще.