Спокойной ночи, Пунпун (Oyasumi Punpun)

Другие цитаты по теме

... В общем, любовь — всего лишь наркотик, уменьшающий страх и тревогу от одиночества. Но страх будет поджидать тебя, когда действие наркотика прекратится. В конце концов получается: живёшь ли ты один или нет — без разницы.

Знаешь, выть хочется. Не плакать, не орать, а выть... Как же хорошо было в детстве, а? Лежишь, в облака смотришь, ни черта не думаешь, ну или думаешь там какие-то детские мысли свои. Ну дело даже не в этом, как-то всё вместе... А вот старики мои... Вот чего они хорошего в жизни видели, а? Где они интерес к друг другу находят, а? Сидят, какой-то дурацкий кроссворд разгадывают и столько в этом воздуха, света, жизни. В детство, наверное, хочется... или в старость... Нет, в старость тоже не хочется, потому что страшно.

Я б не рисовал танки и взрывы,

Этому позже они меня научат.

Я б нарисовал большое солнце,

Чтобы каждому достался хотя бы маленький лучик.

Дай мне снова стать этим мальчиком,

Чтобы рисовать все что с нами должно случиться.

Я бы уберёг вас от страха и боли,

Так часто коверкающих наши лица.

Если бы моя мечта исполнилась... мне было бы безразлично, умри я в тот же момент.

Как и положено в детстве, мы много чего боялись, но ежедневно ходили навстречу своим страхам, как будто ничего особенного в этом нет. Нормальный способ детского существования.

В детстве мы особенно остро ощущаем, что кроме обычного, видимого мира есть ещё и мир невидимый. Смутная уверенность эта внушает нам искреннюю любовь к «ужастикам» любого содержания и качества; она же становится источником нашего вдохновения, когда мы придумываем свои «авторские» страшные истории, сколь бы наивны и неуклюжи они ни были.

Страх становится для нас неотъемлемой частью чудесного, главным настроением любой загадочной истории, непременным атрибутом тайны.

Страхи и опасения юного возраста не оставляют некоторых людей до конца жизни.

— ... Нет ничего лучше хорошей истории о привидениях, рассказанной на ночь. Особенно если выключить свет, принести одеяла и залезть под них с головой, чтобы побояться всласть, как только в детстве получалось.

— А одеяла-то зачем? — изумляется Лонли-Локли. — Разве у одеял есть свойство усиливать страх?

В детстве я ужасно боялась старого шкафа в своей комнате, потому что страшилась того, что кроется в темноте за его створками. Густая тень прятала в своём разбухшем жирном теле множество детских страхов с огромными вытаращенными глазами. Вырастая, все мы перестаём быть детьми и становимся теми самыми шкафами, бережно запирающими дверцы на замок и лелеющими своё блестящее, отполированное обществом тело. И теперь, ощущая в своих пальцах руку любимого, но умершего человека, следуя за ним в полной тьме и захлёбываясь от страха, я поняла, какая высокая цена установлена на то, чтобы открыть эти самые створки своего тела-шкафа. Я открыла — и увидела множество страшных голов, безобразных рож и длинных когтей, почувствовала запах крови, разложения и отчаяния, но вместе с тем мне открылась возможность узнать, что среди этих мерзких существ все равно можно увидеть отражение себя самой в задней стенке. Ребёнок, боявшийся когда-то всего на свете, но верящий в своё спасение остаётся внутри каждого человека, чтобы держать факел и освещать путь в этой непроглядной тьме.