Мирза Шафи Вазех

Всех к пропасти ведет одна дорога,

Порой она крута, порой полога.

Борясь с бедою, мы по ней идем,

Одолевает нас одна тревога.

Мы хлеб земной жуем и воду пьем,

Пока нам здесь не подвели итога.

Между небытием и бытием

Лишь ты, любовь — наш светоч и подмога.

Ты схожа в смерти с сорванным цветком:

Он в запахе живет еще немного.

Не слушай злой молвы, не повторяй дурного.

Судьба во всем, увы, и без того сурова.

Что созидается с таким большим трудом,

То рушится легко — от пустяка, от слова.

Для песен — рифмы сладкое звучанье,

Как для кокетки сладки одеянья.

Ни рифмой, ни одеждой не прикрыть

Уродство или скудость содержанья.

Не трать напрасных слов. Та, что тобой любима,

От многих клятв твоих лишь станет холодней,

Чем горячей огонь, тем вьется меньше дыма,

Чем истинней любовь, тем меньше слов о ней.

Познанья путь и долог и тяжел,

Не всем дана способность постиженья.

Кто изреченья мудрости прочел,

Не всяк постигнул мудрость изреченья.

«Тому беда, кто жаждет разрушенья,

Кто ищет в трупах славу и забвенье.

Его молитвы не услышит Бог,

И своего не даст благословенья!» —

Так пел певец, и в золотой чертог

Влетела песнь, и шах пришел в смятенье.

— Кто там поет? — в волненьи шах изрек,

И мигом стражники пришли в движенье.

И пал певец во прах у шахских ног.

Что скажет он для своего спасенья?

— Ни в чем я не повинен, видит Бог,

Дар песнопенья — Божье озаренье!

— Я властен над тобой, — промолвил шах, —

И проклянешь ты, раб, свое рожденье!

— Ну что ж, — сказал поэт, — велик Аллах!

Чтоб делать зло, не надобно уменья.

Вершит убийство и зверье в лесах

И даже мертвый камень в миг паденья.

Погасло пламя гневное в глазах,

Правитель погрузился в размышленье.

Он поднял знаком павшего во прах:

— Ступай и не пытай мое терпенье!

С тех пор владыка, говорят, зачах,

С тех пор он смерти ждал, как искупленья,

До самого конца в его ушах

Звучала песня, словно осужденье.

И слышал царь, внушавший миру страх:

«Тому беда, кто жаждет разрушенья,

Того к себе не призовет Аллах,

И своего не даст благословенья».

Судьба нас подвергает испытаньям,

Но все ж когда-то был тебе я мил.

И не забыть того, что было ране.

Ведь в мире даже свет ночных светил —

Ничто иное, как воспоминанье

Тех, кто друг друга некогда любил.

Ничто не вечно, даже мир не вечен.

Но верю я: наш час еще придет.

И, может быть, тепло от нашей встречи

Согреет землю и растопит лед,

Чтоб снова слили мы свое дыханье.

Не так ли где-то там, за дальней гранью,

Сливаются земля и небосвод?

Визирь великий, не гляди надменно,

Не ты, а власть твоя страшна, хоть тленна.

В душе и те смеются над тобой,

Кто пасть готов и преклонить колена.

Ты в звездах и в одежде дорогой

Себя проносишь гордо и степенно.

Но все, чем приукрашен облик твой,

Позорно и смешно скорей, чем ценно.

Как ты, визирь, гордишься сам собой,

Сопровождая шаха неизменно.

При единице нуль и тот большой,

А без нее ничтожен совершенно.

Как бы зависть, злоба, скука, лесть

Ни судили нас, ни притесняли,

Все ж в несовершенном мире есть

То, что оградит нас от печали.

Игрок, поддавшийся азарту,

Не уповай на милость Бога!

Игрок, что ставит все на карту,

На карту ставит слишком много.