Для песен — рифмы сладкое звучанье,
Как для кокетки сладки одеянья.
Ни рифмой, ни одеждой не прикрыть
Уродство или скудость содержанья.
Для песен — рифмы сладкое звучанье,
Как для кокетки сладки одеянья.
Ни рифмой, ни одеждой не прикрыть
Уродство или скудость содержанья.
Мне бы хотелось вложить в одну песню все сразу, спеть последнюю песню птиц, и собак, и русалок, дубоголовых приятелей и дурных новостей издалека (и тех, которые подтверждение, и тех, которые урок, и тех, что возмездие), песню магазинных тележек и гидросамолетов, электростанций и листопада, роковых контактов и концертов, вентиляторов работающих и вентиляторов рушащихся... только я прекрасно знаю, что мне слабо.
Если я всё правильно подсчитал, в чем я не сомневаюсь, то это значит, что мы в самом начале. Я сдвинул временные рамки на пару часов. Это бы ничего не решило в любой другой день, но это Рождество 1914 года, в которое случилось чудо человечества. Рождественское перемирие. Такого никогда больше не было. Нигде, ни на одной войне. Лишь однажды, давным-давно, в один рождественский день, все просто сложили оружие и начали петь. Все остановились и совершили добро. Ничего страшного, если на поле брани станет меньше на пару погибших.
Не трать напрасных слов. Та, что тобой любима,
От многих клятв твоих лишь станет холодней,
Чем горячей огонь, тем вьется меньше дыма,
Чем истинней любовь, тем меньше слов о ней.
Те, кто слаб, живут из запоя в запой,
Кричат: «Нам не дали спеть!»,
Кричат: «Попробуй тут спой!»
Но мы идем, мы сильны и бодры...
Замерзшие пальцы ломают спички,
От которых зажгутся костры.
Попробуй спеть вместе со мной,
Вставай рядом со мной!
Ушедший хоть и не был всех дороже,
Мы заменить никем его не можем.
Тот, кто неповторим, — незаменим,
А в мире нет людей во всем похожих.
Пусть не был он особенно любим,
Пусть жизнь свою он незаметно прожил.
Но мы еще поймем, расставшись с ним,
Как без него пустынно в мире Божьем!
Я хочу, чтоб эта песня,
Эта песня не кончалась,
И, её услышав, ты спросила:
«Не моё ли имя прозвучало?»
По следу волка,
Я пойду в метели.
И сердце дерзкое,
Настигну по утру.
Сквозь гнев и грусть,
Что камнем затвердели.
Я разожгу уста,
Что мерзнут на ветру.
Не знаю — ты ль,
Мое предназначение.
Иль страстью я,
Обязан лишь судьбе.
Когда в желанье,
Я облек влечение...
Не полюбила ль ты,
Во вред себе?
В саду зеленом бедный соловей
Поет весенней ночью или плачет:
«Велик ли прок от песни мне моей,
Когда я и бесцветен и невзрачен?»
И роза клонит стебель все грустней,
И думает: «Краса моя обманна.
Велик ли прок мне в красоте моей,
Когда я и нема и бесталанна?»