— Ну, чокнемся. Твое здоровье, Цезарь.
— Уволь. Полощем мы мозги, полощем,
Они же все грязней. Противный труд.
— Мгновенье так велит. Уж подчинись.
— Ну, чокнемся. Твое здоровье, Цезарь.
— Уволь. Полощем мы мозги, полощем,
Они же все грязней. Противный труд.
— Мгновенье так велит. Уж подчинись.
Я счел бы, что в тебе воплощены
Все сумасбродства, если бы не знал я,
Какое сумасбродство — быть твоим.
— Любовь? Насколько ж велика она?
— Любовь ничтожна, если есть ей мера.
— Но я хочу найти ее границы.
— Ищи их за пределами вселенной.
Как часто
Хотим вернуть мы то, что лишь недавно
С презрением отшвыривали прочь,
А то, что нынче нам приятно, вдруг
Становится противным.
Соратники мои, своим уныньем
Не радуйте жестокую судьбу.
С улыбкою удар ее встречая,
Вы этим ей наносите удар.
Пусть будет Рим размыт волнами Тибра!
Пусть рухнет свод воздвигнутой державы!
Мой дом отныне здесь. Все царства — прах.
Земля — навоз; равно дает он пищу
Скотам и людям. Но величье жизни — в любви.
— А что за вещь — крокодил?
— По виду он похож сам на себя. Вдоль он достигает размера собственной
длины, а поперек — собственной ширины. Передвигается при помощи собственных
лап. Питается тем, что съедает. Когда издохнет, разлагается, а душа его
переходит в другое существо.
— Какого он цвета?
— Своего собственного.
— Диковинный гад.
— Что и говорить. А слезы у него мокрые.
Давно известно:
Желанен властелин лишь до поры,
Пока еще он не добился власти;
А тот, кто был при жизни нелюбим,
Становится кумиром после смерти.
Толпа подобна водорослям в море:
Покорные изменчивым теченьям,
Они плывут туда, потом сюда,
А там — сгниют.