Как мне хочется вспомнить каждую деталь той поездки. Даже сейчас я иногда сажусь и стараюсь вспомнить цвета, звуки, лица, но всё распадается на фрагменты. Если бы я тогда знал, то постарался бы запомнить получше. Но нам не дано знать, какой момент изменит всю нашу жизнь.
Только дети обладают светлой способностью мгновенно переходить от одного настроения к другому. Когда тебе не исполнилось еще и десяти, даже самые неприятные воспоминания не имеют над тобой власти. При этой мысли бабулечка печально улыбается: для нее груз воспоминаний порой становится совершенно невыносимым.
Поговори со мной. Почему ты со мной не разговариваешь?!
Ты обещал.
Это ничего не меняет. Так никогда не было. И никогда не будет.
Ты это заслужил. Всё это.
И во мраке бед
Я искала яркий свет,
Чтобы вспомнить, что было.
Только поняла,
Долго прошлым я жила,
О настоящем забыла.
Эта тишина — причина того, что образцы прошлого пробуждают не столько желания, сколько печаль, безмерную, неумную тоску. Оно было, но больше не вернется. Оно ушло, стало другим миром, с которым для нас все покончено. В казармах эти образы прошлого вызывали у нас бурные порывы мятежных желаний. Тогда мы были еще связаны с ним, мы принадлежали ему, оно принадлежало нам, хотя мы и были разлучены.. Эти образы всплыли при звуках солдатских песен, которые мы пели, отправляясь по утрам в луга на строевые учения; справа — алое зарево зари, слева — черные силуэты леса; в ту пору они были острым, отчетливым воспоминанием, которое еще жило в нас и исходило не извне, а от самих нас.
Но здесь, в окопах, мы его утратили. Оно уже больше не пробуждалось в нас — мы умерли, и оно отодвинулось куда-то вдаль, оно стало загадочным отблеском чего-то забытого, видением, которое иногда предстает перед нами; мы его боимся и любим его безнадежной любовью. Видения прошлого сильны, и наша тоска по прошлому тоже сильна, но оно недостижимо, и мы это знаем. Вспоминать о нем так же безнадежно, как ожидать, что ты станешь генералом.
И даже если бы нам разрешили вернуться в те места, где прошла наша юность, мы, наверное, не знали бы, что нам делать. Те тайные силы, которые чуть заметными токами текли от них к нам, уже нельзя воскресить. Вокруг нас были бы те же виды, мы бродили бы по тем же местам; мы с любовью узнавали бы их и были растроганы, увидев их вновь. Но мы испытали бы то же само чувство, которое испытываешь, задумавшись над фотографией убитого товарища: это его черты, это его лицо, и пережитые вместе с ним дни приобретают в памяти обманчивую видимость настоящей жизни, но все-=таки это не он сам.
Когда люди разделяются, разница между воспоминаниями растёт. Накапливать их вместе или поодиночке – это не одно и то же. Даже при одинаковом объёме структура получается разной. И эта разница влияет на многое. На позицию, на окружение, даже на то, как тебя зовут.
А мы... ужель дерзнём друг другу чужды быть?
Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,
Иль суетная честь приятным в свете слыть
Загладят в сердче воспоминанье
О радостях души, о счастье юных дней,
И дружбе, и любви, и Музам посвященных?
Нет, нет! пусть всяк идёт вослед судьбе своей,
Но в сердце любит незабвенных...
Воспоминание о зле, причинённом мужу, возбуждало в ней чувство, похожее на отвращение и подобное тому, какое испытывал бы тонувший человек, оторвавший от себя вцепившегося в него человека. Человек этот утонул. Разумеется, это было дурно, но это было единственное спасенье, и лучше не вспоминать об этих страшных подробностях.
Жизнь поделилась на Ханну... И после Ханны. Мне не с чем сравнивать. Я живу здесь всю жизнь. Иногда воспоминания помогают. А иногда — мучают. Но мы держимся за воспоминания. Потому что это — всё, что осталось. У нас есть потребность помнить... и отмечать события. Чтобы удерживать их как можно дольше. Но сегодня... мы начинаем отпускать.
Cлайд с цитатой