— Тобиас, может, побудешь у нас, пока всё не закончится?
— Это не закончится.
— Тобиас, может, побудешь у нас, пока всё не закончится?
— Это не закончится.
И так до скончания века — убийство будет порождать убийство, и всё во имя права и чести и мира, пока боги не устанут от крови и не создадут породу людей, которые научатся наконец понимать друг друга.
Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?
Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.
Город сошел с ума, люди куда-то спешат,
Медленно затвердевает моя душа.
Кухню наполнил дым тлеющих сигарет,
Еле слышны отголоски вчерашних побед.
Мне бы сейчас полетать над облаками,
В параллельный мир окунуться с головой,
Мне бы сейчас полетать, взмахнуть руками,
Но падать больнее всего.
Постепенно я привык считать свою жизнь несбывшимся обещанием, но в глубине души подозревал, что несбывшимся обещанием оказался я сам.
... Итак, дамы и господа, вот мы с вами уже гуляем по кладбищу, как вы видите. Смотрим на молчаливые надгробья, и на каждом по две даты — родился, умер, а между ними маленькая черточка. Меня лично выводит из себя именно эта черточка. Получается, что все самые яркие события жизни, все богатства мысли и воображения человека, все муки, труд, борьба, озарение и вдохновение человека спрессовывается в итоге в это маленькое, плоское и ничего никому не говорящие тире. Ну, как такое может быть?