армия

— Что такое?

— А это, товарищ лейтенант, вроде как тушенка...

— У кого взяли? У них? Немедленно верните.

— Да они добровольно...

— Добровольно? Двое суток ареста.

— За что?

— Пять суток!

— Да ведь я ж...

— Повторите приказание!

— Есть пять суток...

— Позор!

Ни один враг не нанес большего ущерба нашим вооруженным силам, чем секвестр бюджета.

— Тебе мама никогда не говорила, что баловаться с оружием не стоит?

— Мне мама говорила: «Если решил стрелять — стреляй. А иначе выстрелят в тебя».

— И что же это за чудо-мама?

— Такая же, как и у тебя — спецназ.

Толпа также напоминает армию, как куча кирпичей, дом!

— Атаковать днем невозможно. Согласны, лейтенант?

Плужников растерялся, но не нашел слов и неуверенно кивнул.

— Но немцы тоже считают, что это невозможно, и ждут атаки ночью. Вот почему мы будем атаковать днем.

Я могу начать? Хорошо.

Эй, младший! Это я, Престон! Спорим, в форме ты меня не узнал, верно? Прям как и отца...

Слушай, только не говори маме, ладно? В общем, я немного накосячил с вертушкой, что и вспоминать стыдно. Во всяком случае, трибунал или другие дисциплинарные меры мне не грозят. Единственное, что я могу сказать, так это то, что меня переводят в «Плохую Роту».

Даже и не знаю, почему это подразделение так называется, но эй! — это может означать почти всё что угодно. Поэтому-то я и уверен, что всё рано или поздно устаканится. На следующей неделе меня переправят туда и, похоже, сразу же отправят на передовую. Я с нетерпением жду встречи со своей новой командой. Скажи маме, чтобы не волновалась, потому что в этот раз я точно буду делать всё по учебнику и держаться подальше от неприятностей... наверное.

В любом случае, нас там 100000 голов, поэтому я думаю, что дослуживать там свой срок будет не в пример легко. Не выделяться из толпы, не лезть в дурацкие приключения, не искать всякие там пиратские клады... И уж точно я не буду строить из себя героя и в одиночку кидаться против всей Русской Армии.

Армия — это огромный и слаженный механизм, брат, в котором я — лишь маленький винтик, о котором точно не напишут в газетах. Но я надеюсь, что встречусь со всеми вам достаточно скоро. Береги семью.

Наши ценности формируются СМИ для выгоды правящих кругов — мы называем их нечестивой троицей: корпорации, армия и банки.

— Что случилось там внизу? Мне нужно знать, с чем мы имеем дело.

— 5 месяцев назад портал между Ковчегом и Землёй внезапно захлопнулся. Ещё месяц спустя появился он.

— «Он»?

— Этот бугай. Их вожак. Его зовут Атриокс. Во время войны Ковенант использовал его клан в качестве пушечного мяса. Им говорили, что смерть в бою «ускорит их вознесение». Отправляли по 40 бойцов. 40 — на прорыв линии фронта. 40 — умирать за чужие убеждения. Никто не возвращался... кроме него. Битва за битвой, война за войной... Всякий раз, теряя 39 братьев, Атриокс становился сильнее. С каждой новой победой росла его слава — и его ненависть к Ковенанту. В конце концов, то и другое стало невозможно скрывать — и они попытались изгнать его. Атриокс первым за тысячелетнюю историю Ковенанта бросил ему вызов и остался жив. Его бунт вдохновил многих. Атриокс и его «Изгнанники» устраивали налёты на Ковенант по всей Галактике. Каждое нападение делало их сильнее. Он собрал под своим крылом наёмников и убийц. В те годы у Ковенанта были две мишени — человечество и Атриокс. И они едва не справились с нами, но Атриокс всегда был им не по зубам — весь чёртов Ковенант на вершине своего могущества не сумел его остановить. Вот с чем вы имеете дело. И всё, что у вас есть — это старый корабль с половиной экипажа. Мы должны бежать — так быстро и далеко, как только сможем.

А где ты еще такое увидишь и такое переживешь? Нигде. Где полностью раскроешься во всей своей гнусности и всем своем благородстве? Где познаешь беспросветное отчаяние и научишься радоваться малому? Где найдешь верных товарищей, способных за тебя подставить лицо под удар, и врагов, которых готов будешь убить? Станешь настоящим интернационалистом, ненавидящим уродов любой национальности? Армия расширяет кругозор. Но портит характер.

Вряд ли моя грядущая жизнь будет столь чудесной, чтобы ради неё стоило отказываться от прекрасной возможности умереть, каковую предоставляла мне армия. Я сам не понимал, какая сила заставила меня со всех ног мчаться подальше от казармы. Неужто я всё-таки хочу жить? Причём жить бессмысленно, неосознанно, словно сломя голову несясь к противовоздушной щели. В этот миг во мне зазвучал некий новый голос, сказавший, что на самом деле я никогда не хотел расставаться с жизнью. Меня захлестнула волна стыда. Это было болезненное осознание, но я не мог больше себя обманывать: вовсе не желание смерти влекло меня, когда я мечтал об армии. Меня толкал туда мой чувственный инстинкт. А подкрепляла его присущая каждому человеку первобытная вера в чудо – в глубине души я твёрдо знал, что погибнет кто угодно, только не я…