Олег Дивов

На всякий случай: метрополитен как защитное сооружение от ядерного удара рассчитан на двое суток, потом придётся вылезать. В случае большой катастрофы останутся без электричества система водоотлива, поддерживающие сухость в подземке. Довольно быстро метро окажется затоплено грунтовыми водами. Его зальёт по самые турникеты — и до свидания, подземный город.

Сели в поезд на Щуке, двери пока открыты, народ бежит. Один из наших говорит:

— А ты заметил, какие у людей, бегущих к открытым дверям поезда, счастливые, одухотворенные лица?

Подумал и добавил:

— И какие по-детски обиженные, когда двери закрываются перед самым носом…

Безумно хочется горячего шоколада с шариком мороженого, и нетерпеливое ожидание подмены скрашивает серость перегонов. Шоколад в фаст-фуде, мороженое в палатке. Этот суррогат трудно назвать шоколадом, но ощущение счастья — настоящее. Как мало надо для счастья.

Жизнь под землей монотонна. Мы поем песни, чтобы не уснуть, пьем крепкий кофе, чтобы проснуться. Ход — тормоз, тьма — свет. Капли воды, разбиваясь о лобовое стекло, оставляют белесые разводы. Несколько минут солнца на открытом участке. Подставляешь щеку, и солнце гладит тебя нежно, как котенок лапой…

Смена начинается не с медосмотра, не с изучения инструктажей и приказов и даже не с подписи в журнале заступления. Смена начинается с тихого щелчка контроллера при переводе ручки в «Ход-1», с шипения воздуха, уходящего из тормозных цилиндров.

Надвигается тьма тоннеля, разрезаемая фарами, и — одиночество. Ты остаешься один на один с поездом, с табачным дымом, витающим под потолком кабины.

Сутки длиною в перегон. Тьма — свет, ночь — день. Встречи длиною в секунды. Город живет своей жизнью, мы своей. Ход, тормоз, информатор, двери открыл, информатор, двери закрыл, ход…

Все те же рельсы, те же станции… Лица пассажиров на платформе сливаются в серую полосу. Только как вспышки из толпы прорываются эмоции. Вот кто-то спорит, кто-то ругается, а кто-то настолько заразительно смеется, что самому хочется улыбнуться.

Тоннель — станция, тьма — свет, ночь — день. Каждый перегон — сутки в миниатюре.

Народ сам не может ничего, — отрезал Рашен. — Его за последние сто лет до такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За него же всё решают! Абсолютно всё! Ни о чем не надо думать! Я однажды прикинул: отчего в космосе так много толковых и сообразительных людей. Знаешь, отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых. А на Земле это уже ни к чему.

Тёща поставляется только в комплекте с женой. Помнишь, был при большевиках такой прием — товар в нагрузку? На полкило конфет два ящика дверных петель.

Ничто так не тешит национальную гордость великоросса, как «Лада», обгоняющая «Мерседес».

Только бы не зеркалом, только бы не долбануть кого-нибудь зеркалом… Твою мать! Эй, чудо на тоненьких синих ногах, куда, ну куда ты лезешь?! Это же поезд, а не мужик, он не трахает, он давит!