метро

Есть отличие между Москвой и Петербургом. Я недавно нашёл ещё одно: мне кажется, в этих городах по-разному относятся к великим историческим личностям. Приведу пример. В Питере есть станция метро «Площадь Ленина», а в Москве станция метро называется «Площадь Ильича». Ильича — это что за панибратство? Я считаю, что назвать Ленина Ильичом может только один человек в мире. Это сотрудник мавзолея, который его купает каждый год.

Когда Ричард только приехал, Лондон показался ему огромным, странным и запутанным. Единственным, что было логичным в этом хаосе, это карта метро – сеть изящных разноцветных линий. Однако со временем он понял, что метро дает лишь иллюзию порядка, а на самом деле вовсе не отражает истинной географии города.

Потеряем его – будем пользоваться подземкой. А это хуже смерти.

На всякий случай: метрополитен как защитное сооружение от ядерного удара рассчитан на двое суток, потом придётся вылезать. В случае большой катастрофы останутся без электричества система водоотлива, поддерживающие сухость в подземке. Довольно быстро метро окажется затоплено грунтовыми водами. Его зальёт по самые турникеты — и до свидания, подземный город.

При устройстве на работу машинистом обязательно проходят осмотр у психолога. Как раз психолог и определяет, может ли человек работать машинистом или нет. Проверяется его концентрация, проверяется его вменяемость, проверяются минимальные знания. Я до сих пор помню один из вопросов в своей группе, который звучал так: «Если стальной лом бросить в ванну, наполненную ртутью — он всплывёт или утонет?» Для меня этот вопрос был элементарный, потому что я тут же вспомнил таблицу Менделеева и понял, что лом гораздо легче, чем ртуть, поэтому он и всплывёт. Но девяносто пять процентов нашей группы сказали, что он утонет, потому что он железный. Вопросы хоть и элементарные, но тем не менее.

У каждой станции свой портрет. У московского метро одинаковых нет.

Сели в поезд на Щуке, двери пока открыты, народ бежит. Один из наших говорит:

— А ты заметил, какие у людей, бегущих к открытым дверям поезда, счастливые, одухотворенные лица?

Подумал и добавил:

— И какие по-детски обиженные, когда двери закрываются перед самым носом…

Жизнь под землей монотонна. Мы поем песни, чтобы не уснуть, пьем крепкий кофе, чтобы проснуться. Ход — тормоз, тьма — свет. Капли воды, разбиваясь о лобовое стекло, оставляют белесые разводы. Несколько минут солнца на открытом участке. Подставляешь щеку, и солнце гладит тебя нежно, как котенок лапой…

Смена начинается не с медосмотра, не с изучения инструктажей и приказов и даже не с подписи в журнале заступления. Смена начинается с тихого щелчка контроллера при переводе ручки в «Ход-1», с шипения воздуха, уходящего из тормозных цилиндров.

Надвигается тьма тоннеля, разрезаемая фарами, и — одиночество. Ты остаешься один на один с поездом, с табачным дымом, витающим под потолком кабины.

Сутки длиною в перегон. Тьма — свет, ночь — день. Встречи длиною в секунды. Город живет своей жизнью, мы своей. Ход, тормоз, информатор, двери открыл, информатор, двери закрыл, ход…

Все те же рельсы, те же станции… Лица пассажиров на платформе сливаются в серую полосу. Только как вспышки из толпы прорываются эмоции. Вот кто-то спорит, кто-то ругается, а кто-то настолько заразительно смеется, что самому хочется улыбнуться.

Тоннель — станция, тьма — свет, ночь — день. Каждый перегон — сутки в миниатюре.