Пускай, сегодня плохо всё и в голове моей засела грусть,
Но мне на это наплевать! Ну и пусть!
Пускай, сегодня плохо всё и в голове моей засела грусть,
Но мне на это наплевать! Ну и пусть!
Давай помечтаем о чем-то высоком...
О чем-то далеком...
И просто намеком друг друга поймём...
Давай помечтаем...
Земное отпустим... Не надо нам грусти...
— Слушай, бывают у тебя дни, когда ты на стенку лезешь?
— Тоска, что ли?
— Нет, – сказала она медленно. – Тоска бывает, когда ты толстеешь или когда слишком долго идёт дождь. Ты грустный – и всё. А когда на стенку лезешь – это значит, что ты уже дошёл. Тебе страшно, ты весь в поту от страха, а чего боишься – сам не знаешь. Боишься, что произойдет что-то ужасное, но не знаешь, что именно.
Грусть не может быть бесконечна. В молодости она похожа на легкую простуду, с возрастом больше напоминает мигрень. Грусть, как вирус гриппа, пока не проявится в полной мере, не покинет организм...
Стоит мне выйти из кино при дневном свете, на меня наваливается тоска. Ни на что глаза не глядят.
Был конец ноября, время, которое все люди единодушно определяют как грустное. Мне казалось нормальным, что за отсутствием более ощутимых событий, перемены погоды занимают важное место в моей жизни; утверждают же, что старики просто не в состоянии говорить ни о чём, кроме погоды.
Всегда не бойтесь говорить правду, порой это дорого стоит, но позволяет чувствовать себя человеком.
Может быть, мы грустим, когда видим что-нибудь красивое, потому что знаем, что оно не будет существовать вечно. И мы начинаем смеяться, когда видим что-нибудь некрасивое, потому что понимаем, что оно создано искусственно.
Одиночество стало какой-то стыдной болезнью. Почему все так его чураются? Да потому, что оно заставляет думать. В наши дни Декарт не написал бы: «Я мыслю – значит, я существую». Он бы сказал: «Я один – значит, я мыслю». Никто не хочет оставаться в одиночестве: оно высвобождает слишком много времени для размышлений. А чем больше думаешь, тем становишься умнее – а значит и грустнее.