Я олицетворяла собой ошибку, он — любовь. На мой взгляд, он мог воспринимать это как угодно. Так или иначе, эти два итальянских слова — errore и amore (ошибка и любовь) рифмовались.
Лаура Санди
Бог был, и всё тут. Если ты верила, что он существует, — значит существует. А не верила — значит, его нет. Если верила, что существует, — он помогал тебе. А не верила — он занимался своими делами. Справедливо.
Если удалить смерть и честь, от всей истории останется одна только любовь. Маловато на самом деле для приличного сюжета.
Мать Ноэми задумала убавлять её страдания, словно температуру в духовке. Она хотела по своему усмотрению дозировать страдание дочери, как будто горе — не личное дело человека, а некая объективная данность. Как будто это чувство одинаковое для всех, а не глубоко личное, — и в него нельзя вмешиваться.
Мать Ноэми хотела убавлять её страдания, подобно температуре в духовке, где в конце концов и сожгла всё.
— А кто такой Бог?
Ноэми подняла на меня глаза и слегка вздрогнула:
— Как это — кто такой Бог?
— Ну да. Кто такой Бог?
— Но не спрашивают, кто такой Бог!
— Почему?
— Потому что Бог — это… Бог!
— А…
Если бы кто-то проходил в этот момент рядом со мной, он ничего не заметил бы. Но если бы заглянул в меня, то ослеп бы.
Никто не должен был бы становиться красивым, я хочу сказать – чертовски красивым – до восемнадцати лет. Помещать такую красоту в начальные классы Колледжа – всё равно что провозгласить императором или монархом шестилетнего ребёнка.