Лета маленький секрет в сердце сохрани.
Пролетели лета дни...
Но не буду я грустить
И просто улыбнусь...
Лета маленький секрет в сердце сохрани.
Пролетели лета дни...
Но не буду я грустить
И просто улыбнусь...
А на море белый песок,
Дует тёплый ветер в лицо,
Можно даже неба коснуться рукой.
Буду очень-очень скучать,
Буду о тебе вспоминать,
Даже если ты далеко-далеко.
Тополя, тополя, тополя
Пухом белым укрыта земля,
А девчонка всегда лишь смеялась она,
Говорила, что всё ерунда, ерунда.
Выпито лето одним глотком.
Август. Последний день.
Руки, испачканные песком,
к рыжим лучам воздень.
Во мгле ночной, ощущая легкий ветерок, они впервые познали, какой неистовой силой обладает любовь.
То — смерти вечная, властительная тайна;
Я чувствую ее на дне глубоких снов,
И в предрассветный час, когда проснусь случайно,
Мне слышится напев ее немолчных слов:
«Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений,
Я — страх пред вечностью; но этот страх пройдет,
И ледяной огонь моих прикосновений
Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет...»
И ясно вижу я в те вещие мгновенья,
Что жизнь ответа ждет — и близится ответ,
Что есть — проклятье, боль, уныние, забвенье,
Разлука страшная, но смерти — нет..
– Как я найду Ифиджению? – спросил я дядю Адрастуса, который подарил мне свой секрет на совершеннолетие.
– Узнаешь её, едва увидишь, – ответил он с такой улыбкой, словно катал во рту засахаренный абрикос. – Только поезжай непременно в конце октября. В ноябре уже поздно.
Я хочу теплой ночью в этом море промокнуть,
А потом, между прочим, заглянуть в ваши окна.
Посмотреть в ваши лица на свое отражение,
Улыбнуться... проститься и продолжить движение.
Она достигла той меры уклончивости, когда самые простые слова кажутся полными тайного знаения.
Говорить о тебе в прозе – преступление.