— Хочешь дезертировать со своим узкоглазым дружком?
— Вольфрам, моя жена жива.
— Кто тебе сказал? Не он ли?
— Я верну свою жену и своего сына, а если хотите меня остановить, вам придется убить меня.
— Если дезертируешь, после возвращения все равно умрешь и жена твоя станет вдовой.
— Поэтому мы его сопроводим.
— Мы, что!?
— Сопроводим его. Если Михель поедет один — это измена, а если поедем вместе — это уже миссия.
— Мы один человек, мы одно целое. Если один из нас взорвется, то мы все взорвется. Один из нас нога, другой рука, третий ухо, четвертый глаз, мы одно целое тело, товарищи.
— От того, что мы солдаты, это не значит, что мы не влюбимся. И любить умеем, и знаем любовь. Тот кто не знает любовь, разве может отдать свою жизнь за флаг? Нет. Братья мои, наша философия ясна. Прежде всего Родина. Остальное после.
... Беседуя с солдатами, я понял, что они не горят желанием «нюхать порох», не хотят войны. У них были уже иные думы — не о присяге царю, а о земле, мире и о своих близких. ...
Говорят, что не плачет солдат, солдат — он солдат,
И что старые раны к ненастью болят.
Но вчера было солнце и солнце с утра...
Что ж ты плачешь, солдат, у святого костра?
Нaступление, нaступление... Одно дело — с нетерпением ждaть его, плaнируя в aрмейском или дивизионном мaсштaбе, a другое дело — вот тaк ждaть, кaк солдaты ждут. Закончилась артподготовка — вылез и пошёл, а не пойдёшь, прижмёшься к земле под пулями, вот и не будет никакого наступления. И «вперёд» некому кричать, кроме самого себя. А что кого-то во время первой же aтaки убьют, или тебя, или другого, — это у нaчaльствa уже зaплaнировaно, и солдaт знaет, что зaплaнировaно, что без этого не обойдётся. Знает, а всё же спрашивает: когда фрица к ногтю? И не для виду спрашивает, а по делу. И хотя у тебя больше орденов на груди, чем у него и есть и будет, а высшая доблесть – всё же солдатская. И коли ты стоящий генерал, про тебя, так и быть, скажут: «Это солдат!» А если нестоящий, так и не дождёшься это услышать.
— Как я буду жить, если ты не вернешься?
— Еще есть искорка надежды. И я воспользуюсь ею, ради нас.
— Знаешь, во что верят татары?
— Ничто не умирает окончательно.
Хотите меня убить — цельтесь в голову. Там все проблемы. От выстрела в живот умирают пол дня. Я видел таких на войне, солдаты ходят с кишками в руках, как с грязным бельем.
Эти люди — русские ли, латыши, французы или американцы — жили в наших молодых сердцах, овеянные особой романтикой, а их доблесть и мужество служили примером для подражания.
Русский солдат, несомненно, очень храбр. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. ... Нет никакой возможности рассеять русские батальоны, забудьте про это: чем опаснее враг, тем крепче держатся солдаты друг за друга.
Чей-то приказ превратил эти безмолвные фигуры в наших врагов; другой приказ мог бы превратить их в наших друзей. Какие-то люди, которых никто из нас не знает, сели где-то за стол и подписали документ, и вот в течение нескольких лет мы видим нашу высшую цель в том, что род человеческий обычно клеймит презрением и за что он карает самой тяжкой карой.
Cлайд с цитатой