Входя в средний возраст, он проживал в ту пору в бунгало на Вудлэнд-Авеню. По вечерам он садился в креслo-качалку и выкуривал сигару, пока его жена, вытирая розовые руки об фартук, радостно докладывала об их детях. Его детям были знакомы его ноги, жесткость его усов против их щек. Они не знали, чем их отец зарабатывал, и почему они так часто переезжали. Они не знали даже имени своего отца. В городской переписи он значился как Томас Ховард. Он жил в Канзас-Сити не узнанным, обедал с лавочниками и коммерсантами, представлялся то скотоводом, то биржевым маклером, обеспеченным человеком, не утратившим понимания к простому народу. У него было два не до конца заживших ранения на груди, и еще одно на бедре. На левом среднем пальце была оторвана фаланга, что он аккуратно скрывал. Кроме того, он страдал блефаритом, что заставляло его очень часто моргать, как будто-бы творение был для него слишком ослепительно. Комнаты накалялись, когда он входил в них. Дождь падал жестче. Часы замедляли свой ход. Звуки усилялись. Он считал себя приверженцем Юга и партизаном, в той гражданской войне которая так никогда и не завершилась. Он не сожалел ни о грабительствах, ни о 17 убийствах которые были у него на счету. Он пережил еще одно лето в укрытии в Канзас-Сити, Миссури. 5 сентября 1881 года ему было 34 года.
Он стыдился своего хвастовства, желания казаться храбрым и безжалостным. Своего хладнокровия, своей черствости, неспособности выразить свои чувства и мысли. Теперь он искренне сожалел о том, что убил Джесси. Скорбел, как и все вокруг. Грезил о том, что каким-то чудом повернет время вспять. Проходя по своему салуну, он замечал, как посетители перестают улыбаться. Он получил столько писем с угрозами, что они вызывали в нем только любопытство. Все дни он проводил в квартире, разглядывал карты, пытаясь разглядеть в королях и валетах свою судьбу.
Cлайд с цитатой