Говорят, что тот, кто не помнит своего прошлого, обречен переживать его снова и снова.
Каждое поколение любит думать, что они сделали что-то лучше, что прогресс неизбежен, что в будущем меньше страданий, чем в прошлом. Но на самом деле, кое-что неизменно.
Почему нам так важно знать свое происхождение? Эти имена и родословные — это просто имена... Но наша с ними кровная связь могущественная вещь. Неужели то, что у нас есть корни в прошлом, дает нам ощущение безопасности в настоящем? А что, если наша родословная подобна венам, бесцельно тянущимся сквозь века?
Часто судьба стучится в наши двери тогда, когда мы совсем ее не ждем. Этого нельзя предвидеть, и нельзя избежать. Как бы мы ни старались убежать или спрятаться, судьба, как и смерть, всегда нас найдет.
Однажды вечером будущее становится прошлым.
И тогда оглядывается назад — на свою юность.
Было время, чудесное время. В нём было много прекрасного, почти идеального. Как всё изменилось... жизнь на Земле. И ничего не вернуть назад.
У лучших самозванцев много талантов. Они умеют менять голос, внешность, манеры. Но каждый из них знает одно правило — любовь — правда, которую не скрыть ничем.
Входя в средний возраст, он проживал в ту пору в бунгало на Вудлэнд-Авеню. По вечерам он садился в креслo-качалку и выкуривал сигару, пока его жена, вытирая розовые руки об фартук, радостно докладывала об их детях. Его детям были знакомы его ноги, жесткость его усов против их щек. Они не знали, чем их отец зарабатывал, и почему они так часто переезжали. Они не знали даже имени своего отца. В городской переписи он значился как Томас Ховард. Он жил в Канзас-Сити не узнанным, обедал с лавочниками и коммерсантами, представлялся то скотоводом, то биржевым маклером, обеспеченным человеком, не утратившим понимания к простому народу. У него было два не до конца заживших ранения на груди, и еще одно на бедре. На левом среднем пальце была оторвана фаланга, что он аккуратно скрывал. Кроме того, он страдал блефаритом, что заставляло его очень часто моргать, как будто-бы творение был для него слишком ослепительно. Комнаты накалялись, когда он входил в них. Дождь падал жестче. Часы замедляли свой ход. Звуки усилялись. Он считал себя приверженцем Юга и партизаном, в той гражданской войне которая так никогда и не завершилась. Он не сожалел ни о грабительствах, ни о 17 убийствах которые были у него на счету. Он пережил еще одно лето в укрытии в Канзас-Сити, Миссури. 5 сентября 1881 года ему было 34 года.
Вот тогда время для меня и остановилось. Не биологическое, оно-то, конечно, движется независимо от сознания и только в одну сторону, как река, которую невозможно перегородить плотиной и заставить изменить русло. Я имею в виду собственное психологическое время, которое то течет подобно великой реке Волге, то вдруг останавливается, застывает, как скованный льдом ручей, а бывает, что несется, будто горный поток, подбирая по дороге валуны воспоминаний, или даже, словно цунами, сметает все, оставляя позади груды развалин прошлого — самых страшных развалин на свете, потому что разрушенный бомбой город можно восстановить, а сломанная, уничтоженная жизнь не денется уже никуда…
Со временем всё забылось. Страсти, обида и ненависть погасли. От пламени костра остался лишь серый пепел. Во всяком случае, я хочу так думать.
Cлайд с цитатой