Так они стояли здесь, посредине чужого города, ощущая себя внезапно, но уже навек сцепившимися обломками чего-то; людьми, которые здесь ни за чем и пришли сюда ниоткуда. Но сейчас, на какое-то мгновение, им показалось, что все тягостное и мучительное уже позади, исчезает за их сомкнутыми плечами...
Входя в средний возраст, он проживал в ту пору в бунгало на Вудлэнд-Авеню. По вечерам он садился в креслo-качалку и выкуривал сигару, пока его жена, вытирая розовые руки об фартук, радостно докладывала об их детях. Его детям были знакомы его ноги, жесткость его усов против их щек. Они не знали, чем их отец зарабатывал, и почему они так часто переезжали. Они не знали даже имени своего отца. В городской переписи он значился как Томас Ховард. Он жил в Канзас-Сити не узнанным, обедал с лавочниками и коммерсантами, представлялся то скотоводом, то биржевым маклером, обеспеченным человеком, не утратившим понимания к простому народу. У него было два не до конца заживших ранения на груди, и еще одно на бедре. На левом среднем пальце была оторвана фаланга, что он аккуратно скрывал. Кроме того, он страдал блефаритом, что заставляло его очень часто моргать, как будто-бы творение был для него слишком ослепительно. Комнаты накалялись, когда он входил в них. Дождь падал жестче. Часы замедляли свой ход. Звуки усилялись. Он считал себя приверженцем Юга и партизаном, в той гражданской войне которая так никогда и не завершилась. Он не сожалел ни о грабительствах, ни о 17 убийствах которые были у него на счету. Он пережил еще одно лето в укрытии в Канзас-Сити, Миссури. 5 сентября 1881 года ему было 34 года.
Всё... Третья мировая война, которую многие почему-то беспечно считали холодной, закончена. И мы её просрали!
Небеса сеяли смерть... Тридцать пять дней потрепанная Атланта ожесточенно сопротивлялась, надеясь на чудо... Затем наступила тишина, еще более устрашающая, чем канонада...
Говорят, что тот, кто не помнит своего прошлого, обречен переживать его снова и снова.
Школу они взорвали в декабре восемьдесят пятого, а уже в апреле восемьдесят шестого Горбачёв и всему остальному народу объявил полную свободу. Что такое «свобода» никто из них не знал, но не сговариваясь они решили, что «свобода» это когда можно делать всё и ничего тебе за это не будет.
Таков человек! Он выбирает самое большое дерево и хочет спустить на воду самую большую лодку. Он кладёт на это силы и годы. А потом убеждается, что задуманное ему не по плечу. Он не может даже сдвинуть лодку с места... А годы ушли. И достанет ли у человека сил в остаток дней взять снова топор в руки и, опершись на весь свой горький опыт, вырубить новую лодку?
Он мог бы стать замечательным гражданином. Он мог бы строить или украшать землю садами. Но он был и навечно останется в нашей памяти солдатом, русским солдатом.
Все страны мира испортили свою красоту фабриками и фабричными городами, каждый из которых — словно ад на земле… это образ разума, наделенного властью.
Cлайд с цитатой