... Ты мне так нравишься в твои девятнадцать. Мне нравится твоя взрослая душа. Душа, которая умеет болеть и выздоравливать. Слышать и понимать. Душа, которая умеет плакать со мной обо мне, с собой о себе. Трепетный мой ангел, заносящий ножку на клумбу всеобщей моды на стервозность. Теперь на тебя не надо даже смотреть с укоризной. Мой взгляд у тебя перед глазами и так. Ты пробуешь пределы на прочность, но не переступаешь их. Моя девочка.
... Когда мы ссорились с твоим папой, (а ссорились мы в основном потому, что мне казалось, что он не разгадывает верно мои прихотливые шарады, а значит — о, ужас! — не любит меня), он выбегал глотнуть воздуха, задыхаясь от острой нехватки слов. А я охватывала тебя руками поверх мячика живота и горестно сетовала, что, вот, нас не понимают, не любят, и остались мы с тобой вдвоем, но мы-то друг друга не бросим, никогда, и всегда поймем без лишних слов... Папа твой возвращался, клал перед нами цветущую веточку алычи, и говорил свое кроткое «прости меня». Он очень быстро убеждал себя, что виноват сам. Даже когда не понимал в чём. Такой он у нас Мужчина. Драгоценный. Потом были веточки с цветками черешни, потом вишневые, яблоневые веточки. Весь порядок цветения фруктовых деревьев Юга был представлен в умилостивление Богини Воображаемой Боли. Ах, эта роскошь ссор ни о чем! Это сладостное безумство риска: всё или ничего! Как не боялась я тогда претендовать на то, чтобы меня просто угадывали. Без слов. Потому что, что же ещё есть любовь, если не эта безошибочность понимания друг друга? Так я думала тогда. Сейчас... впрочем, неважно.
Ребенок — это навсегда. Никогда уже не будет ни свободы, ни независимости, ни спокойного сердца. Оно всегда будет переживать, бояться, замирать. Оно всегда будет связано с другим сердцем, и к этому надо наконец начать привыкать. Нет, легче не станет. Никогда. Надо как-то учиться переносить эту тревогу.
Дорогое дитя, Гида, ты не ушла, потому что ты навсегда останешься в моём сердце.
Растению, когда его пересаживают, что нужно? Время и тепло. Чтобы прижилось растение. А тут живой ребёнок...
Дети способны простить абсолютно всё. Обиды укореняются по мере взросления...
Не-покидание — проявление доверия и любви, часто распознаваемое детьми.
Сравнивать взрослых и детей — то же, что путать цветочек с росточком.
— Когда они маленькие, они — твой мир. Но однажды вырастает стена. Ты по одну сторону, они по другую.
— Они бы хотели, чтобы мы её сломали.
Из всех качеств поощрялось только чувство долга. По-моему, детям не следует даже знать этих слов, они отвратительны. Пусть делают всё из любви.
Когда ребенок был ребенком, это было время вопросов. Почему я — это я, и почему я — не ты? Почему я здесь, почему не там? Когда началось время и когда кончается пространство? Может быть, наша жизнь под солнцем — это только лишь сон? Может быть, то, что я вижу, слышу, чувствую, это только мираж вора в этом мире? Существует ли на самом деле зло, и есть ли по настоящему злые люди? Как получается, что до того, как я стал тем, кто я есть, меня не было, и что однажды я перестану быть тем, кто я есть?
Cлайд с цитатой