Наследника ты породил на свет,
А меня в глазах твоих давно уж нет.
Я ненависть рождаю день и ночь,
И слово «мы» из памяти уходит прочь...
Наследника ты породил на свет,
А меня в глазах твоих давно уж нет.
Я ненависть рождаю день и ночь,
И слово «мы» из памяти уходит прочь...
Сейчас, вяло ковыляя на работу, спотыкаясь на ровном месте от тяжести невидимого горба, только сейчас я понимаю своего отца. Только сейчас, пережеванный временем, выброшенный отрыжкой данности на этот асфальт, с которого слизывают грязь низкие черные тучи, я наконец всем своим существом осознаю, что значил его мерзлый взгляд. Мой отец со всей своей тоской, загнанностью, с тяжелым подбородком и редкими бровями, шаблоном круговой безысходности повторился во мне. Как и я, наверное, повторюсь в своем сыне.
А детям всей Земли так хочется мира!
Покоя, счастья и домашних праздников милых,
Улыбок мам, бабулиных сказок, папиных шуток
И будущего, а не новостей до одури жутких.
Тех, кто теряет своих супругов, зовут «вдовцами» или «вдовами». «Сиротами» — детей, что потеряли своих родителей. Но вы знаете каким словом называют родителей, которые потеряли своих чад? Его нет. Этого слова не существует. И это так бессердечно.
Когда же ты совершенно измучена, на роже прыщи, и если ты звонишь в отчаянии друзьям по вечерам, а их никого нет дома, то начинаешь тихо ненавидеть все — свое рождение, воспитание, собственную жизнь.
Рождение в какой-то конкретной семье накладывает отпечаток на судьбу ребенка, который уже в юном возрасте зависим от выбора родителей, без права решать самому. Есть родители, которые считаются с мнением своих детей в принятии важных, касающихся всей семьи решений, другие, наоборот, не допускают этого. Ребенок не выбирает семью, это скорее лотерея или божий промысел.
Родители, — сказал Гарри, — не должны бросать детей, если… если только их к этому не принуждают.
Детская беда безгранична — сколь немногие даже теперь понимают это. Отчаяние у взрослого, пожалуй, несравнимо с отчаянием ребенка.
Я знаю, всю свою жизнь ты была забытой и брошенной. Тебя боялись и ненавидели. Любой, кто любил тебя, делал это под чарами. Кроме, конечно, твоей сестры. Но теперь даже она не хочет иметь с тобой ничего общего. Можешь мне поверить, я знаю какого это. Но еще я знаю, почему спустя две тысячи лет у тебя нет ничего. Потому что ты и есть ничего. Потому что ты и есть ничто. Всего лишь злобная, неуверенная и не любимая другими девчонка. Не забывай, я видел тебя. Настоящую тебя.