Мишель Ричмонд

— Вы потому этим и занимаетесь? Чтобы не остаться в одиночестве?

— А разве, по большому счету, не это движет всеми людьми?

Любой рассказ — это вымысел, подвластный прихотям автора. Для читателя же, пребывающего по ту сторону страницы, слова следуют одно за другим с определенной неизбежностью, как будто рассказ может существовать лишь в одном-единственном виде, в том, в котором он написан. Но любую историю можно передавать сегодня так, а завтра — иначе. Для одного рассказчика важны начало и финал. Для другого — герой, героиня, злодей. Вариантов бесчисленное множество — выбирай не хочу. И кто определит, какая из версий истинная?

Возможно, этим отчасти объяснялась и ее увлеченность цифрами — и цифры не фамильярничают. Общение с ними лишено сумятицы эмоций. Математике присущ внутренний порядок, которого недостает человеческим взаимоотношениям. Воображаю, в какое состояние привели бы сестру портреты, заполонившие газетные страницы, постоянное упоминание в теленовостях ее имени. А книга — и того хуже. Книги переходят из рук в руки, оседают на полках библиотек. В книге Лила навечно останется жертвой.

С восходом солнца людская близость испаряется; ночью человек незащищен и восприимчив, но это исчезает вместе с луной и звездами.

Жизнь научила: прошлого не спрячешь, оно всегда всплывает.

На то они и дети — вечно выкидывают всякие фокусы.

Со мной такое уже бывало и, вероятно, будет еще не раз: только-только начнет казаться, что я наконец оторвалась от прошлого, выкинула его из головы, как вдруг явится что-нибудь — и прошлое снова со мной.

Нет, эта — о настоящей любви. Не о плотской, а о той, что гораздо глубже. Такая любовь живет, даже не получая ответа. Она может длиться вечно и не требовать ничего взамен. Трагическая любовь, если угодно.

Я тогда думала, что для других девочек иметь сестру — все равно что стоять перед мутноватым зеркалом и видеть в нем свое собственное прошлое, саму себя, только с вариациями.

Вдали от Родины все соотечественники кажутся смутно знакомыми.