Джош говорит... скажем так, своеобразно, сказывается синдром Аспергера.
Не знаю, какой диагноз ставят врачи человеку, который не мерзнет тогда, когда должен мерзнуть.
Джош говорит... скажем так, своеобразно, сказывается синдром Аспергера.
Не знаю, какой диагноз ставят врачи человеку, который не мерзнет тогда, когда должен мерзнуть.
— Прости. Дождь такой сильный. Я тебя плохо слышу.
— Как я и думала, меня становится тяжело услышать.
— Пока говоришь ты, неважно, как медленно ты будешь говорить, я всё равно буду слушать. И если ты захочешь идти, неважно, как медленно, я буду идти с тобой.
— О, Фионна! Могут ли сны быть такими же реальными, как жизнь?
— Конечно же, могут! Сны реальны!
— Тогда, я буду ждать тебя по ту сторону сознания!
— Наши миры когда-нибудь обязательно встретятся, Ледяной Король!
— Я тоже это чувствую! И это чувство так сильно, что должно оказаться правдой.
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползёт
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле.
Конец, конец, огарок догорел!
(Так — в каждом деле. Завтра, завтра, завтра,
А дни ползут, и вот уж в книге жизни
Читаем мы последний слог и видим,
Что все вчера лишь озаряли путь
К могиле пыльной. Дотлевай, огарок!)
Пользоваться жизнью [после смерти близких] им было совестно.
Особенно радостью забвения.
Ты знаешь,
Мне так тебя здесь не хватает.
Я снова иду по проспекту, глотаю рекламу,
Прохожих, машины сигналят, но не замечаю.
Держусь и опять спотыкаюсь.
Уж лучше домой, на трамвае,
На наших с тобою любимых местах.
Ты знаешь,
Погоду здесь не угадаешь,
От этого все как-то мельком -
Прогулки и мысли, стихи на коленках.
Прости, но я очень скучаю.
Все носится перед глазами.
Я должен, я буду, я знаю.
Вернувшись домой, я пытаюсь уснуть.
Вот тогда время для меня и остановилось. Не биологическое, оно-то, конечно, движется независимо от сознания и только в одну сторону, как река, которую невозможно перегородить плотиной и заставить изменить русло. Я имею в виду собственное психологическое время, которое то течет подобно великой реке Волге, то вдруг останавливается, застывает, как скованный льдом ручей, а бывает, что несется, будто горный поток, подбирая по дороге валуны воспоминаний, или даже, словно цунами, сметает все, оставляя позади груды развалин прошлого — самых страшных развалин на свете, потому что разрушенный бомбой город можно восстановить, а сломанная, уничтоженная жизнь не денется уже никуда…
Чем выше заберешься,
Тем больнее упадешь.
Чем больше грезишь о том, как летаешь.
Тем больше кажется, что ползешь.
Раньше смысл был в пространстве,
В вариантах вокруг нас.
В 8:30 влазя в транспорт,
Думаешь — ну кто бы спас?