безнадежность

От трагических арий всякая безнадежная ситуация становится ещё хуже.

— Я пойду. Кто-то должен убедиться, что когда он окажется в пьяной коме, рядом по крайней мере будет диван, а кошелёк не пропадёт из кармана. — Ты теперь заботливая сестра?

— Для Валерио? Всегда была. Помнишь, как я завидовал, когда они проводили время вместе? И чему? Он безнадёжен. Гляньте на него...

Его бешенство ничего не дает, оно прибавляет ненависти и безнадежности в этом мире, только и всего. Такие эмоциональные реакции, пусть даже вызванные благородными порывами, нисколько не мешают нам все сильнее закабалять его поколение.

Но не верю, чтоб жестоко

Так могли вы поступить,

Дать надежд мне много, много

И все счастье вдруг разбить...

With things like "wisdom", I can't look forward;

There's no reason, so I keep rotting

If only things could be wound back.

Я не могу быть и секунды весёлым. Просто я переехал в этот чёртов пригород, у меня нет друзей, нет денег, нет машины, нет водительских прав. И даже если бы эти права у меня были, единственное место куда бы я мог поехать, это в какой-нибудь «Молл» или если мне повезёт в тошниловку, где бы я курил дурь и тупел. Так как делать здесь больше нечего, всё хорошее уже сделано, все великие идеи уже использованы и превращены в тематические парки. Так что я не вижу ничего, по настоящему весёлого, в середине полностью опустошенного столетия, где нечего ждать и не на что смотреть. Это была глубокая мысль.

Уника пела погребальную песню себе самой. То был свадебный напев, который ей никогда не споют. Песня о радости, которая ей не досталась.

Уже над самой головой пронёсся хищный смерч, ударил в лицо воздухом, взвихрил волосы. Уника не смотрела. Когда её убьют, она это и так узнает. Уника пела погребальную песню о счастье жить на родном берегу среди родных людей, о великом чуде – знать, что ты не одинок, что предки берегут тебя из давнего прошлого, а в грядущем ждут потомки. Уника пела колыбельную нерождённому сыну.

— ... Даже если такого понятия, как собственная воля, в природе не существует, мы всё равно должны обращаться друг с другом так, будто она есть, чтобы сохранить общество, в котором живём. Потому что иначе каждый раз, когда кто-нибудь совершит нечто ужасное, ты не сможешь наказать его. Он ничего не мог с собой поделать — его гены, окружающая среда или сам Господь заставили его так поступить. И каждый раз, когда кто-то поступит благородно, ты не сможешь склониться перед ним, потому что и он всего марионетка. А если ты считаешь, что все вокруг марионетки, так чего ж с ними разговаривать? Зачем стремиться куда-то, что-то создавать, раз все твои замыслы, твои создания, мечты или грёзы — всего лишь сценарий, вложенный в тебя твоим кукольником.

— Безнадёжность, — подвёл итог Миро.

— Поэтому мы принимаем самих себя и всех окружающих за созданий, обладающих собственной волей. Мы обращаемся друг с другом, будто нами движет возникшее в уме намерение, а не какой-то неведомый творец. Мы наказываем преступников. Мы награждаем альтруистов. Мы строим планы на будущее и претворяем их в жизнь. Мы обещаем и ожидаем исполнения данного слова. Всё это шито белыми нитками, но, когда каждый уверует в то, что действия ближних — это результат свободного выбора, и будет соответственно относиться к правам и обязанностям, исходным результатом станет цивилизация.

... лежа на двуспальной кровати, в комнате с задернутыми шторами и зажженной прикроватной лампой, она мысленно сказала сама себе: ага, значит, вот как сходят с ума. Раньше ей казалось, что это должно происходить как-то иначе — воображая человека (женщину, во многом похожую на нее), теряющего рассудок, она представляла себе галлюцинации, стоны и вопли; выяснилось, однако, что бывает совсем по-другому: гораздо тише и безнадежнее.