Не важно, как думают все,
Не важно, что их миллионы.
Забудь про свою уникальность,
Твори системы, меняй законы.
Не важно, как думают все,
Не важно, что их миллионы.
Забудь про свою уникальность,
Твори системы, меняй законы.
На что ты готов ради бунта,
что способен сделать в знак протеста,
что найти и что потерять,
и кого поставить на место?
За пафосом не скрыть
отсутствие ума.
Молчанье – золото,
твои слова – кусок дерьма.
Как насчёт того, чтобы замолчать?
Нашёл силы сказать –
найди силы заткнуться.
На что ты готов ради бунта,
что способен сделать в знак протеста,
что найти и что потерять,
и кого поставить на место?
Вы не должны быть величайшим певцом в мире. Всё, что нужно для серьёзного успеха – это быть уникальным. Всякий раз, когда вы открываете рот, люди знают: «О, это Ван Моррисон». Или: «А вот Боб Дилан». Или: «Боно». Вы должны иметь характерный голос, который сродни уникальному отпечатку пальца. Тогда ваш тембр сделает за вас половину работы.
Вчера выступил брат безвременно усопшего Флойда в Конгрессе. Он там много чего сказал, но он сказал главное. Это другая крайняя точка по сравнению с Байденом. Он сказал: «... мы обязаны не допустить, чтобы смерть моего несчастного брата оказалась бессмысленной. Мы должны сделать всё, чтобы эта жертва послужила радикальным изменениям нашей жизни, нашего государства и всего остального». Все ясно, да? «Сакральная жертва». Для технологии она сакральная. Точка сформирована. Теперь внутри. Внутри — это меньшинства. Обиженные, угнетаемые, и, кстати, распаливаемые на этом. Они жаждут господства через насилие. Не власти, а именно господства. Потому что власть основывается на добровольном подчинении, а господство — на насилии. Они хотят господства. Отсюда — целование сапог и изгнанный профессор. Потому что если ты, профессор, нам не подчиняешься, пошел вон отсюда. А вообще-то придём и спалим тебе дом. Вот что будет там происходить. Поэтому эта общность столкнется со страхом. К которому они не привыкли. Это интересно, что будет происходить с этими гражданами, когда к ним будут применять насилие в том случае, если они не подчиняются.
Разве смогли бы мы жить без тайного стремления к бунту, без протеста, без неприятия судьбы, какой бы завидной она ни казалась тем, кому не нужно ее нести?
Это моя история, даже если это скучная, дурацкая, унылая история, не ведающая о своём значении и о многочисленных неиспользованных счастливых вариантах.
— (...) Знаешь, иногда я думаю, что хотела бы стать Анной.
— Ты же ничего не знаешь о ней. Сколько шишек она набила, прежде чем стала... Анной.
Да бухой дебош. Тут хочешь, не хочешь, синьке благодаря
Вы весь протест свели до субкультур ущербных и корявых!