потеря

— Нам сложно воспринимать жизнь такой, какой она есть. Но нужно помнить про вашу любовь, ведь она была настоящей, про заботу Сэма, про то, как он тебя любил, ты была для него всем, в тебе заключался смысл его жизни.

— Мне так одиноко.

— Ты не одинока. У тебя есть работа, ты очень талантлива, ты молодая роскошная женщина.

— Я уже не знаю, что реально, о чем и думать.

— Думай о себе, о том, как вы были вместе и как это было прекрасно.

Светло-голубой рассвет снова укладывает спать.

Ложиться смысла уже нет, он вынуждает закрывать.

Глаза, чтобы не видеть всё, что ты успела потерять.

Если у тебя есть кто-то, кого ты любишь, а потом он исчезает, как можно жить дальше, если ты остался один?

— Как ты можешь оставить меня? Неужели для тебя нет ничего важнее мести?

— Это все, что у меня есть, Мишель. Больше во мне ничего нет, поэтому я такой...

— Брэндон, у тебя была я! Как бы тяжело ни было, я была с тобой.

— Я потерял тебя ещё тогда, когда оставил вас... Я потерял тебя тогда, когда отпустил после той ночи... Тогда, когда рассказал всем о нас и повёл себя, как полный эгоист.

Ты бы не простила меня, даже если бы хотела.

— Мне жаль, что Хельга умерла. Мы давно знали друг друга, я был еще мальчишкой.

— Я тоже умер, Бьорн. Часть меня умерла вместе с дочерью Ангрбодой. Еще часть с Рагнаром. А последняя часть того, кто раньше был Флоки, умерла вместе с моей милой Хельгой.

Когда умер Бальдр, любимый сын Одина, плакали не только люди — плакал огонь и железо, и всякий металл. Плакали камни, плакала земля... Прощай, странница. Прощай, мое сердце. Прощай, пока что...

— В этих птичек вселяются души молодых матерей, умерших во время родов, — сказал он, обернувшись ко мне. — Говорят, они кричат и бегают вокруг гнезда, потому что не верят, что птенцы выведутся благополучно. Они печалятся о том, кого потеряли — ищут ребенка, оставшегося сиротой.

— Я думаю, это просто обычай такой, — заговорил он. Привычка. Я впервые сделал так, когда был намного моложе, после того, как услышал эту историю. На самом деле я не верю, что у них есть душа, но, понимаешь, как-то из чувства уважения...

Не окончив фразу, он взглянул на меня и вдруг улыбнулся.

— Я так привык это делать, что даже не заметил. В Шотландии очень мало ржанок...

Он поднялся и отбросил прутик.

— Пошли дальше. Тут есть местечко, которое я хочу тебе показать. Вон там, у вершины холма.

Он взял меня под локоть и помог встать с земли. Мы стали подниматься по склону.

Я слышала, что он сказал ржанке, когда отпустил её. И хотя я знала очень немного гэльских слов, это старое приветствие я слышала достаточно часто, чтобы понять его. «Господь да прибудет с тобою, матушка» — вот что сказал Джейми.

Молодая мать, умершая во время родов. И дитя, которое осталось сиротой. Я тронула Джейми за рукав, и он повернул ко мне голову.

— Сколько тебе было? — спросила я.

— Восемь, — ответил он. — Уже не младенец.

Больше он ничего не сказал и вел меня все выше на холм.

— Ты знаешь, каково жить в разлуке. Сперва свобода опьяняет, но однажды, ты неизбежно просыпаешься с пустотой внутри, с тупой болью от потери единственных, кто знал тебя.

— Пока эта боль не поглощает тебя полностью.

Здесь только ты и я.

Прохладный плен сентября.

Нас окружают звездные моря.

Как жалко будет вдруг все это потерять.

У меня было одно страдание, а теперь тысяча. Мои лето и весна превратились в зиму... с тех пор как ты ушла от меня.