отношение

— Ну... Я нравлюсь тебе?

— Наконец-то догадалась.

— Нет, серьёзно. В смысле, такая, как я сегодня?

— Знаешь, что мне понравилось? Как ты слушала наше выступление. И как танцевала и отрывалась с нами, отбросами общества. Это было круто.

— Да, но когда я такая, как сейчас, я нравлюсь тебе больше?

— Больше, чем когда?

— Больше, чем обычная Мия. С этой причёской, с макияжем и в такой одежде.

— Мия, мне плевать на твою одежду. Разве ты не понимаешь? Сегодняшняя ты — это та же ты, в которую я был влюблен вчера. И та же, которую я буду любить завтра.

Хватит напрягаться, пытаясь доказать свою крутизну! Когда у вас действительно есть характер, его не надо доказывать.

Спокойно или их успокоили насильно, запугали как овечку и они оцепенели от страха? Знаешь, я не могу смотреть, когда человека за яйца хватают, держат, одновременно в глаза так заглядывают и интеллигентно спрашивают: ну, как, гм..., нормально? А он корчится от боли и отвечает: да-да, ничего....

— Но Вы же половину букв не выговариваете...

— Ну и что! Их же тйицать тфе!

— Ха-ха, их же тридцать две! Вот у нас один мужик, он выговаривает только три. И все прекрасно понимают.

У нас специалисту вообще не обязательно уметь самому! Он должен уметь учить других!

— Вы знали, что это сделал Рэндолл. Джейми вам об этом рассказывал?

— Немного.

— Значит, он хорошо к вам относится, — раздумчиво проговорил Дугал. — Обычно он никому об этом не говорит.

— Даже представить себе не могу, почему бы это? — съязвила я.

Смешно, но я была рада, что она набрала вес, я думала, что она заедает своё горе, а это значит, что она всё ещё меня любит, и с набранным весом ей будет сложнее кого-то найти.

Джейми был прав. Глядя на эти чудовищные следы насилия, нельзя было не представлять себе действие, которое их оставило. Я старалась не думать о том, что эти вот мускулистые руки были вытянуты, распластаны и связаны, медно-рыжая голова поникла в агонии, прижатая к столбу, но рубцы, на которые я сейчас смотрела, невольно вызывали в воображении ужасные картины. Кричал ли он, когда они делали это? Я прогнала такую мысль немедленно. Я слышала рассказы, доходившие до нас из послевоенной Германии, о мучениях куда более страшных, но он был прав: слышать — совсем не то, что видеть.