насилие

— Послушай. Знаю что ты сейчас обо мне думаешь. Знаю: то, что я сделал — меня не красит, но я хочу сделать документальный фильм...

— Ты надругался над нами. Ты унижаешь нас.

— Знаю.

— Ты растоптал наше доверие. И не смей мне говорить, что это ради искусства.

— Пожалуйста. Посмотри мой фильм. Ты знаешь меня. Ты поймёшь меня. Ты посмотришь на всё иначе. Знаю, я переступил черту. Знаю, что зашёл слишком далеко. Слушай, когда я сюда переехал, это было просто хобби. Но ты должна знать...

— У тебя есть сёстры?

— Да, у меня есть две младшие сестры.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты задал им вопрос. И самое главное — внимательно выслушай их ответ. Я хочу, чтобы ты расспросил сестёр о самом первом случае, когда над ними надругался мужчина или мальчик.

— Почему ты думаешь, что над моими сёстрами надругались?

— Потому что во всём мире не найдётся ни одной девочки или женщины, над которой не надругались. Иногда это можно вынести. Но порой больно до жути. Но ты... Даже понятия не имеешь о том, каково это.

Большевики, когда пришли к власти, они издали декрет об отделении церкви от школы и от государства. Вот и всё. На большее они не претендовали. Это потом сами священнослужители во многом спровоцировали большевиков на более жёсткие меры.

Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.

Дитя, что ей всего дороже,

Нагнувшись, подняла двумя руками мать,

Прижала к сердцу, против дула прямо…

— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!

Джейми был прав. Глядя на эти чудовищные следы насилия, нельзя было не представлять себе действие, которое их оставило. Я старалась не думать о том, что эти вот мускулистые руки были вытянуты, распластаны и связаны, медно-рыжая голова поникла в агонии, прижатая к столбу, но рубцы, на которые я сейчас смотрела, невольно вызывали в воображении ужасные картины. Кричал ли он, когда они делали это? Я прогнала такую мысль немедленно. Я слышала рассказы, доходившие до нас из послевоенной Германии, о мучениях куда более страшных, но он был прав: слышать — совсем не то, что видеть.

В «Апрельских тезисах» Ленина говорится: «Наша главная задача — не введение социализма тотчас, а лишь установление рабочего контроля над общественным производством и общественным распределением».

Буржуазии был предложен этот компромисс, но как только в ноябре 1917-ого года был издан декрет о рабочем контроле, буржуазия начала устраивать локауты и саботировать все решения советской власти. Большевики пошли на красногвардейскую атаку на капитал, это была вынужденная мера.

Это гражданская война, и не надо делать из «красных» белых и пушистых. Крови хватало, но только весь вопрос, за кого была эта кровь. Вот тут, что называется, рубикон: надо понять, кто за что боролся.

Государство — это репрессивный аппарат, аппарат насилия, и право в государстве — это есть воля господствующего класса, возведённая в закон. Мы — социалистическое государство; мы создаём такую правовую систему; все, кто подрывают основы пролетарского социалистического государства — они есть преступники, преступившие этот закон, поэтому будьте добры — на нары! Нам рассказывают про репрессии коммунистов. Значит, буржуазные репрессии — пожалуйста — всё по закону. А эти — не по закону?!

— Нет. — Но сопротивление девушки слабело, и какая-то часть преподобной Пайпер Либби получала от этого истинное наслаждение. Потом она ужаснётся. Подумает: Ты ничем не лучше тех парней, насилие — это насилие. Но тогда Пайпер получала удовольствие, точно так же, как получала его, сдёргивая со стены дорогой сердцу постер и разрывая в клочья.

Мне нравится, потому что это горько, думала она. И потому что такова моя натура.

Противоправное поведение может представлять собой психиатрически и биологически оправданное восстание против эксплуатации и несправедливости.

Из всех видов человеческой деятельности труднее всего организовать насилие.