Доктор Джон Ватсон

— Здесь мертвая женщина.

— Превосходный анализ, но я думал, вы копнете поглубже.

— Сулеймани — албанский боевой отряд, профессионально обученный киллер, проживающий менее чем в шести метрах от вашей парадной двери.

— Это прекрасное место. Недалеко от метро.

— Вы живой человек. Вы прожили жизнь, и у Вас есть прошлое.

— Есть что?

— Было же, наверное.

— Было что?

— Вы поняли.

— Нет.

— Любовный опыт.

— Вы не дадите револьвер, мне захотелось им воспользоваться.

— Вы из плоти и крови, у Вас есть чувства, у Вас есть... должны быть импульсы.

— Боже, я никогда так не мечтал, чтобы на меня напал призрак-убийца.

— На правах друга, того, кто волнуется за Вас, я спрашиваю: что сделало Вас таким?

— О, Ватсон... Ничто, поверьте мне... Я сам себя сделал.

Я уже сказал, что Холмс прекрасно играл на скрипке. Однако и тут было нечто странное, как во всех его занятиях. Я знал, что он может исполнять скрипичные пьесы, и довольно трудные: не раз по моей просьбе он играл «Песни» Мендельсона и другие любимые мною вещи. Но когда он оставался один, редко можно было услышать пьесу или вообще что-либо похожее на мелодию. Вечерами, положив скрипку на колени, он откидывался на спинку кресла, закрывал глаза и небрежно водил смычком по струнам. Иногда раздавались звучные, печальные аккорды. Другой раз неслись звуки, в которых слышалось неистовое веселье. Очевидно, они соответствовали его настроению, но то ли звуки рождали это настроение, то ли они сами были порождением каких-то причудливых мыслей или просто прихоти, этого я никак не мог понять.