Невозможно даже представить, сколько боли заперто в её голове! Там же покоится и гниющий труп её невинности, её чистоты. Это похоже на братскую могилу. Боже, избавь и упаси от того, чтобы когда-нибудь разрыть эту могилу и осматривать этот труп!
Боль уходит... и я вместе с нею... Через несколько секунд моя память вернется к людям... Прощай, Нилин... я буду помнить тебя...
Что за день, что за год?
Память столько не живёт.
Что за бред, что за яд?
Души столько не болят.
И верно, нет пути назад,
Но как глаза твои горят.
Фигурка ангела, стоявшая на комоде, начала увеличиваться и увеличивалась до тех пор, пока не стала высотой с человека среднего роста. Молочно-белый фарфор наполнился живыми красками — кожа приобрела светло-персиковый оттенок, щеки стали розовыми, кудрявые, развевающиеся волосы — черными, а в черных как уголь зрачках загорелись два ярких огня. Было непонятно, мужчина это или женщина. Он (или она) шагнул вперед. Одна его рука была спрятана за спиной. Зашелестев, раскрылись белые, густо покрытые перьями крылья. Они были такими огромными, что едва вмещались в комнате.
— Кто ты? — спросила Энджи.
— Не бойся. Я — Ангел, ответ на твои молитвы.
— На мои молитвы?
Ангел кивнул.
— Не твои, Энджи. Это была другая девочка.
— Чего ты хочешь? — прошептала она.
— Хочу мира и спокойствия.
— Мы все этого хотим, — сказала Энджи, усмехнувшись.
— Справедливости, отмщения, завершения. — Ангел вытащил руку из-за спины. В ней он держал длинный серебряный меч. Острие меча горело ярким огнем там, где должен быть потолок.
Мне бы этот прибор с яркой вспышкой из фильма «Люди в черном».
Я бы выкрутил реле на максимум и вообще, — все подчистую стер бы.
Очутился бы в незнакомом месте, ничего не понимая. Не зная, кто я.
Лишившись потребности глушить препаратами фантомные боли.
Тяжкие цепи сдавили
память мою до боли,
и птица, что щебетом звонким
умеет расписывать вечер,
томится теперь в неволе.
Минувшее невозвратимо,
как будто кануло в омут,
и в сонме ветров просветленных
жалобы не помогут.
И наши души — коридорами для пришлой боли всех людей. Мы плачем полночью за шторами, мы память людных площадей времен тоски, времен отчаянья, не достучавшейся весны, времен утробного молчания всей изувеченной страны.
— Я не понимаю, что ты делаешь.
— Пытаюсь раздробить камень в груди, но не получается.
— Осторожнее: разбивая камень, не задень сердце.
Cлайд с цитатой