Анжела

– Поедешь к шести, – сообщила она. – Опаздывать нельзя. Может не принять.

– А если он начнёт приставать, дать? – простодушно спросила Анжела.

– Дать, – не задумываясь разрешила Кира Сергеевна.

– А почему? – удивилась Анжела.

– Ты же всё равно кому-то даешь... Почему не ему?

– Так те – по любви.

– Ты кого-то любишь?

– Сейчас – нет.

– Тогда какие проблемы?

— Что ты делала до того, как алкоголь стал центром твоей вселенной?

— ... домашнюю работу.

Будь осторожней при выборе пути — ты можешь заблудиться. Ты один из тех немногих, кто волен сам выбирать себе судьбу. Такая свобода — великий дар, но и великая ответственность, и порой она способна связать крепче любых оков.

— Знаешь, мам, мне кажется ты скоро добьешься своего. Рядом с тобой не останется никого кроме твоих любимых денег.

— Анжела, что ты такое говоришь?... Ты явно не в себе... С тобой просто невозможно разговаривать... Тебе нужно привести себя впорядок. Сходи в ванную, умойся.

Фигурка ангела, стоявшая на комоде, начала увеличиваться и увеличивалась до тех пор, пока не стала высотой с человека среднего роста. Молочно-белый фарфор наполнился живыми красками — кожа приобрела светло-персиковый оттенок, щеки стали розовыми, кудрявые, развевающиеся волосы — черными, а в черных как уголь зрачках загорелись два ярких огня. Было непонятно, мужчина это или женщина. Он (или она) шагнул вперед. Одна его рука была спрятана за спиной. Зашелестев, раскрылись белые, густо покрытые перьями крылья. Они были такими огромными, что едва вмещались в комнате.

— Кто ты? — спросила Энджи.

— Не бойся. Я — Ангел, ответ на твои молитвы.

— На мои молитвы?

Ангел кивнул.

— Не твои, Энджи. Это была другая девочка.

— Чего ты хочешь? — прошептала она.

— Хочу мира и спокойствия.

— Мы все этого хотим, — сказала Энджи, усмехнувшись.

— Справедливости, отмщения, завершения. — Ангел вытащил руку из-за спины. В ней он держал длинный серебряный меч. Острие меча горело ярким огнем там, где должен быть потолок.

Он всегда закрывает глаза, как будто ему больно смотреть на вещи.

Невозможно даже представить, сколько боли заперто в её голове! Там же покоится и гниющий труп её невинности, её чистоты. Это похоже на братскую могилу. Боже, избавь и упаси от того, чтобы когда-нибудь разрыть эту могилу и осматривать этот труп!

— Зацени, Шлем! Это — Бруклин! Ну, как тебе?

— Здорово.

— Это помойка.

— Не говори так. Это же наш район.

— А мне плевать.

Уверенность в собственных силах — замечательная штука.