Франц Вертфоллен. Викторианский роман о несчастной Эмилии

Отрывок из «Викторианский роман о несчастной Эмилии»

Я захлопнула дверь и выбежала на улицу.

Как все это неправильно!

Да кто они такие?!

Почему?!

Кто они, чтоб заставлять меня чувствовать себя ничтожеством?!

Уехать! Тут же, немедленно — ехать!

Вернусь в Лондон.

Другие цитаты по теме

Я: Ты не любишь зеркала?

ФРАНЦ: Ненавижу.

Вот так, оказывается.

Я: Почему?

ФРАНЦ: Они… очень о времени.

Я: Ты постареть боишься?

Глаза вскинул.

ФРАНЦ: Они очень о том, что так и не сделал.

Я: Зеркала?

ФРАНЦ: Да.

Я: То есть, ты переживаешь, что чего-то не успеваешь? Или не успеешь?

В упор

посмотрел.

ФРАНЦ: Я опасаюсь, что так и не сделаю.

Гордыня являла собой женскую сторону Сатаны в человечестве, неприметную яйцеклетку греха, всегда способную к зачатию.

Первый признак гордости – это обида. Когда человек обижается – это говорит о его скрытой глубокой гордости. Обидчивые люди – это очень гордые, самолюбивые люди. И когда мы себя ловим на мысли, что мы обиделись, это только свидетельствует о том, что в нас живет гордыня – эта страшная разрушающая зараза, страшная болезнь, которая поедает нашу душу, как ржа поедает железо... Когда в нашем сердце живет обида, у нас не может быть ни любви, ни смирения, ни кротости, ни мудрости – ничего не может быть... Так все просто в этой жизни: избавиться от гордыни – уйдет обидчивость, уйдет обидчивость – придет сострадание и любовь к ближнему.

Я историю расскажу. Притчу. О Ханселе. Вот Хансель, вот тринадцатый век, когда прусов орден крестил. Хансель очень любит орден, очень любит Христа, меня – ландмайстера своего очень любит. Я даю ему людей и отправляю отстроить мне на соединении двух рек крепость. Это очень важное место, прибыльное, можно хорошее богатство поднять на одной переправе только. Проходит время. Я не могу каждый день с Ханселем созваниваться. Допустим переправа эта очень далеко в языческих землях. Там не только крепость отстроить нужно, там всю инфраструктуру продумать надо, налогообложение, пошлины – вот это всё. Еще и прусы дикие нападают, их тоже надо усмирять. И ничего тут во времени не отодвинешь, ты не скажешь диким прусам, что прут резать тебя – подождите, я тут сейчас с пошлинами разберусь, потом повоюем. Торговцам ты тоже не скажешь – эй, вы тут пока заморозьтесь, я с прусами разберусь, и до вас руки дойдут. Проходит пять лет, я, наконец, добираюсь до Ханселя. Что я вижу? Четыре дохлые свиньи, сопливых теток и чахлый частокольчик. Почему? А потому что у Ханселя всё – фюрер, всё – мы. Мы – орден, мы – фюрер, но не я, Хансель, сделаю. Потому что он научиться хотел. А его что-то и не научили – как это крепости строить, налоги организовывать, людей собирать, он же в орден учиться пришел, а его не научили. Предложений от меня товарищи ждут? Вы когда об организации шестидесяти миллионов говорите, не о фюрере думать надо и не о партии, и не о том, что вас когда-нибудь фея крестная научит. Своей башкой думать надо. И если мне кто из вас говорить будет: нам с тобой, Франц, так там планы должны быть или хотя бы зачатки планов, а не энтузиазм пусть твердый, но голый. Не «мы с тобой, а теперь ну-ка давай, я жду от тебя предложений». Вот такое у меня предложение – это первый шаг. Потому что если я буду что-то строить, то не таких людях, не на Ханселях. Ясно?

Действительность была слишком тернистой для моей гордыни.

Я: И откуда ты знаешь…

ФРАНЦ: Есть такая вещь, книжки называется. Там тебе буковки дельные вещи рассказывают, если ты не дебил и мусор в себя не тащишь.

Я: То есть, ты фокусами уже интересовался и это вычитал?

ФРАНЦ: Это? Ах… трюк с зеркалами? Это мозг, Эмилия, называется. У кого-то он только глотает, ходит и дышит, а у кого-то думает. Думать – это когда ты факты в голове сопоставляешь и используешь уже полученные знания, чтоб приобрести логическим путем знания новые. Попробуй на досуге.

Век честных рыцарей прошел. Известно, что порой мир гордых женщин окружен бессовестной игрой.

ОНА: Позвольте, а ваши любимые книги?

Как?

Почему книги?

Но… кто ей нужен? Господи, эти… русские! Да как же там! Ну хоть один… ну же!

Уайльд?

Гомосексуалист.

Бёрнс?

Но он поэт, это засчитается?

Немцы! Да, немцы! Кто же…

Молчание! Не молчи!

Я: Кьеркегор.

ОНА: Как, извините?

Я: Кьеркегор. И… Гейне, то есть, Гёте. И Шекспир.

Шекспир в плюс?

ОНА: А что из Шекспира?

Ой.

Я: Как… всё. Джульетта. То есть, Ромео и Джульетта, и… там, где… Ночь. И… про короля… королей тоже.

Боже!

Женщина поставила чашку.

Окончательно так поставила.

откуда беретесь вы взрослые, новые,

кто с просьбами, кто просто так «не зачем»?

мой дом окружает стена двухметровая;

на что мне пускать вас в предел этих стен?!