Я не хочу чтоб тебе было больно
Так, как мне — вот мой ответ.
Я не хочу чтоб тебе было больно
Так, как мне — вот мой ответ.
Пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
Она была приятней декабрьского загара, красивей шестерки белых коней, скачущих по низкому зеленеющему холму. Такие мысли пришли ему в голову. Они начали причинять ему боль. Он поспешно улизнул. Но дверь закрыл очень тихо.
Пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
Я нестерпимо, до ожогов души — живу. И вижу высшее проявление бытия в великом контрасте. В единении уродства и красоты, любви и боли, зла и добра, жизни и смерти, рождения и энтропии, тьмы и света, экстаза и агонии. В их слипшемся единстве, в их отчаянном соитии до исступления, до самоотдачи, до самозабвения. Каждую секунду я чувствую беспредельную боль и безграничное счастье. Пик бездны. А человек... Я хочу, чтобы он видел то, что вижу я. Я хочу, чтобы он чувствовал мои злые дары. Я хочу, чтобы все было — здесь и сейчас. Я хочу, вожделею, алчу, жаждую. Это, черт побери, просто сексуально. Ты видел, как бесконечно прекрасно, невыносимо жадно смерть целует жизнь? Как тесно обвивают зачатки распада любое созидание? И здесь твоя гениальность становится моим безумием. Но так и должно быть, отец, по образу и подобию. Так и должно быть.
Мне по душе Заря с тимьяном в алых косах,
В рассветном золоте лиловые хребты,
Когда, раскрыв окно, невольно будишь ты
Веселым шумом сад, купающийся в росах.
Мне дороги стада на розовых откосах,
Покой воскресных дней и влажные цветы,
И беззаботный смех детей звонкоголосых,
И трепет девушки, чьи думы так чисты.
Но я ищу сердец, молитвенно безмолвных,
И сумрака лесов, осенней влагой полных,
И звона бубенцов в полночной тишине,
И света лунного в зашторенном окне,
И «грустного огня очей», – не оттого ли
Всего дороже мне душа, что поневоле
Не смеет обнажить невыплаканной боли.
Меня не радует твоя печаль,
Раскаянье твоё не веселит.
Сочувствие обидчика едва ль
Залечит язвы жгучие обид.