Аль Квотион. Слово, которого нет

Я нестерпимо, до ожогов души — живу. И вижу высшее проявление бытия в великом контрасте. В единении уродства и красоты, любви и боли, зла и добра, жизни и смерти, рождения и энтропии, тьмы и света, экстаза и агонии. В их слипшемся единстве, в их отчаянном соитии до исступления, до самоотдачи, до самозабвения. Каждую секунду я чувствую беспредельную боль и безграничное счастье. Пик бездны. А человек... Я хочу, чтобы он видел то, что вижу я. Я хочу, чтобы он чувствовал мои злые дары. Я хочу, чтобы все было — здесь и сейчас. Я хочу, вожделею, алчу, жаждую. Это, черт побери, просто сексуально. Ты видел, как бесконечно прекрасно, невыносимо жадно смерть целует жизнь? Как тесно обвивают зачатки распада любое созидание? И здесь твоя гениальность становится моим безумием. Но так и должно быть, отец, по образу и подобию. Так и должно быть.

0.00

Другие цитаты по теме

Ибо поиск счастья — это, быть может, и есть жизнь с постоянно присутствующей мыслью о смерти. Эта мысль, кстати, не самая для меня неприятная — лучший общий знаменатель всех дел человеческих.

И вспоминать себя — смешной девчонкой, родителей, друзей уже ушедших, дни боли, застелившие мир черным, дни счастья — почему их было меньше?

Она фыркает и хихикает, падая в подушки. На стене беззвучно поет гитара, рисунки на стенах оживают в наших глазах, она утыкается лицом мне в грудь, а я лежу и думаю, что рай, наверное, должен быть сделан из таких маленьких комнат, в которых живут своей жизнью маленькие, счастливые люди. Такие, как мы. И, пожалуй, это был бы обычный день, один из, ничем не примечательный. Если бы не одно но: мы лежим в залитой солнечным светом комнате, когда за окнами — ночь.

Когда человек страдает, сквозь изгибы тела все явственнее начинает проступать душа.

Невмоготу так тонко чуять жизнь, что даже океан в своем наречии вдруг говорит: иные рубежи не больше неба, легшего на плечи.

Судьба расставляет фигуры, крапит карты, стреляет в упор и в спину. А мы бежим, каждый по своему замкнутому кругу, надеясь, что именно у нашей сказки окажется счастливый конец. Но моя женщина спит рядом со мной, бросив недочитанный журнал на тумбочку возле кровати, и беззащитным ребенком прижимает к себе пушистое одеяло. А утром она проснется, потянется солнечной кошкой возле открытого окна и улыбнется мне. И глядя в нее, больше всего мне хочется, чтобы вопреки всем законам жанра, исключением из всех существующих правил у нашей общей сказки, сказки о женщине, сказки о любви, не было конца.

Тяжело на душе. Темно, тяжело и горько. Чтобы как-то отвлечься, открываю книжку, включаю ноутбук, радио, телевизор, что угодно. А там слова. Такие красивые слова о любви. «Они шли босиком по траве, взявшись за руки». И мне так сильно, так яростно хочется вырвать из этих слов душу, мысль, смысл и воткнуть, вшить в собственную жизнь.

Я вскакиваю на бордюр и читаю стихи собственного сочинения. Писал я стихи плохие, ужасные, рифмовал любовь с кровью, сравнивая ее с водосточной трубой, разбавляя эти шедевры строчками «твои ушки — курага». Но тогда я этого не знал, она тоже этого не знала, а может быть, просто не говорила, стоя в парке, сжимая сумочку с лекциями и широко улыбаясь. Даже сейчас эти плохие стихи так и остались для меня лучшими, потому что пахли летом, счастьем и молодостью.

Жить с этой женщиной... Как объяснить это состояние? Оно похоже на эфемерное чувство, когда в мире безжалостно лютует вечная зима, а ты сидишь возле жаркого камина и смотришь в огонь, слушаешь его уютное потрескивание и... счастлив.

Невмоготу так тонко чуять жизнь, что даже океан в своем наречии вдруг говорит: иные рубежи не больше неба, легшего на плечи.