Тишина как струна, воздух,
Я давно поняла, поздно...
Ночь темна, у окна pозы, слезы,
Слезы на цветах, а лунный кот...
Тишина как струна, воздух,
Я давно поняла, поздно...
Ночь темна, у окна pозы, слезы,
Слезы на цветах, а лунный кот...
Но кто бы решился смутить такую ясноглазую милочку? Упоминал ли я где-нибудь, что её голая рука была отмечена прививочной осьмеркой оспы? Что я любил её безнадежно? Что ей было всего четырнадцать лет?
Чем выше заберешься,
Тем больнее упадешь.
Чем больше грезишь о том, как летаешь.
Тем больше кажется, что ползешь.
Раньше смысл был в пространстве,
В вариантах вокруг нас.
В 8:30 влазя в транспорт,
Думаешь — ну кто бы спас?
Надежды опадают тихо и мягко, как увядшая листва. Людям с лирической душой при виде падающей листвы иногда становится тоскливо. Но дереву не больно. Все это так естественно, так просто. Зима готовит для себя и человека, и дерево.
... лежа на двуспальной кровати, в комнате с задернутыми шторами и зажженной прикроватной лампой, она мысленно сказала сама себе: ага, значит, вот как сходят с ума. Раньше ей казалось, что это должно происходить как-то иначе — воображая человека (женщину, во многом похожую на нее), теряющего рассудок, она представляла себе галлюцинации, стоны и вопли; выяснилось, однако, что бывает совсем по-другому: гораздо тише и безнадежнее.
Лунный, лунный, лунный кот,
Свет из лужи пьет и пьет,
Все темней в моем окне.
Лунный, лунный, лунный кот,
Сердце, сердце ждет и ждет,
Hо уже давно понятно мне,
Только ночь в окне.
Hо уже давно понятно мне,
Дело не в луне...
Я не знаю, нет, не знаю,
И не спрашивай напрасно.
Отпускаю, отпускаю...
К той другой, и будь с ней счастлив.
И напрасны и несносны,
Разговоры у дверей.
Я не плачу.
Это просто
Горький дым любви твоей.
Уника пела погребальную песню себе самой. То был свадебный напев, который ей никогда не споют. Песня о радости, которая ей не досталась.
Уже над самой головой пронёсся хищный смерч, ударил в лицо воздухом, взвихрил волосы. Уника не смотрела. Когда её убьют, она это и так узнает. Уника пела погребальную песню о счастье жить на родном берегу среди родных людей, о великом чуде – знать, что ты не одинок, что предки берегут тебя из давнего прошлого, а в грядущем ждут потомки. Уника пела колыбельную нерождённому сыну.
— Возвращайся, Даэрон. Найди ее прежде, чем найдет ее Келегорм, верни ее в свои леса... Пой ей песни, играй на своей флейте так, чтобы она забыла меня. Все было напрасно. Я тешил себя глупыми надеждами, потому что глупые надежды — утеха смертных.
— Я не понимаю, — сказал эльф. — Ты больше не любишь ее?
Берен опустил руки и поднял лицо.
— Я больше не люблю ее? Да как твой язык повернулся. Но... есть то, что больше любви, Даэрон. Это смерть.