Гумберт Гумберт

Я теперь пытался ухватиться за старые декорации и спасти хотя бы гербарий прошлого.

Вибрация двери, захлопнутой мною, долго отзывалась у меня в каждом нерве, что было слабой заменой той заслуженной оплеухи наотмашь по скуле, которую она бы получила на экране по всем правилам теперешних кинокартин.

Я имею в виду, что в моём сознании есть нечто, что отравляет всё остальное.

Как самодовольно дивился я тому, что она — моя, моя, моя...

Мы любили преждевременной любовью, отличавшейся тем неистовством, которое так часто разбивает жизнь зрелых людей.

Она одевала свою уязвимость в броню дешёвой наглости и нарочитой скуки, между тем как я, пользуясь для своих несчастных учёных комментариев искусственным тоном, от которого у меня самого ныли последние зубы, вызывал у своей аудитории такие взрывы грубости, что нельзя было продолжать, о, моя бедная, замученная девочка.

Она была Ло. Просто Ло по утрам, ростом в пять футов и в одном носке. Она была Лола в штанах. Она была Доли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятьях она была всегда Лолита. Свет моей жизни. Огонь моих чресел. Грех мой. Душа моя. Лолита.

Но и красота тоже не служит критерием, между тем как вульгарность (или то хотя бы, что зовется вульгарностью в той или другой среде) не исключает непременно присутствия тех таинственных черт — той сказочно-странной грации, той неуловимой, переменчивой, душеубийственной, вкрадчивой прелести, — которые отличают нимфетку от сверстниц, несравненно более зависящих от пространственного мира единовременных явлений, чем от невесомого острова завороженного времени, где Лолита играет с ей подобными.

У каждого есть такие роковые предметы или явления, — в одном случае повторяющейся ландшафт, в другом – цифры, которые боги тщательно подобрали для того, чтобы навлечь значительные для нас события: тут Джон всегда споткнется, там всегда разобьется сердце Дженни.