Я теперь пытался ухватиться за старые декорации и спасти хотя бы гербарий прошлого.
Она моя, моя, ключ в кулаке, кулак в кармане, она моя.
Я теперь пытался ухватиться за старые декорации и спасти хотя бы гербарий прошлого.
Я глядел, и не мог наглядеться, и знал — столь твердо, как то, что умру — что люблю её больше всего, что когда-либо видел или мог вообразить на этом свете, или мечтал увидеть на том.
Всё равно, даже если её глаза потускнеют, даже тогда я буду с ума сходить от нежности при одном виде её дорогого лица…
Говорю я о турах и ангелах, о тайне прочных пигментов, о предсказании в сонете, о спасении в искусстве. И это — единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита.
От совершенства огненного видения становилось совершенным и мое дикое блаженство — ибо видение находилось вне досягаемости, и потому блаженству не могло помешать сознание запрета, тяготевшее над достижимым. Кто знает, может быть, истинная сущность моего «извращения» зависит не столько от прямого обаяния прозрачной, чистой, юной, запретной, волшебной красоты девочек, сколько от сознания пленительной неуязвимости положения, при котором бесконечные совершенства заполняют пробел между тем немногим, что дарится, и всем тем, что обещается, всем тем, что таится в дивных красках несбыточных бездн.
Недопитые вина, письма давности лет двадцати,
Мешки с книгами — это твой чердак.
Половицы в пыли, цена всему прошлому — лишь сантим,
Ты же платила временем, рассыпая под ноги табак.
Сколько бы еще не пришлось пройти миль, преодолеть расстояний – я уже никогда не смогу забыть тебя. Невозможно забыть того, кто раскрыл для тебя целый мир, будто разноцветный зонт над головою. Летней ночью, когда шел дождь, или зимой, когда тихо падал снег, или в минуты верного одиночества я понимала: эти мгновения больше не повторятся. Ни в моей жизни, ни в твоей. И все, что остается – это воспоминания. Не мы, а они.
Воспоминания ведут и составляют нас. Жизнь – это не только та часть реальности, которую люди проживают фактически. Всегда есть что-то, самое сокровенное и дорогое, заставляющее нас испытывать то, что нельзя подтвердить никакими достоверными фактами. Пожалуй, это самая глубокая и пронзительная нота нашего внутреннего звучания. Для некоторых людей именно она и воплощает саму жизнь. Эти мечтатели живут воспоминаниями, своими и чужими, цепко держась за них, как за единственную опору.
В чем была наша сила? Кем были мы с тобой в прошлом? Были ли мы чьим-то воспоминанием? И станем ли для кого-то еще одной мечтой, изменившей их жизнь?
Нашу жизнь изменило не время. Мы сами изменили ее – так, как подсказывали чувства…
Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.
Сижу напротив камелька
И думаю о том,
Как летом крылья мотылька
Играли над цветком.
Как листья осени неслись
Докучливой порой,
Как паутинки на висках
Считали возраст мой.
Я на огонь гляжу. С теплом
Проснётся мир чудес.
И за зимой придёт весна,
Но я не буду здесь.
Я не увижу красоты,
Что каждый год нова.
Ведь каждый год трава растёт,
Но разная трава!
Рисует пламя камелька
Героев давних лет
И тех, кто мир увидит наш,
Придя за нами вслед.
О временах, что были «до»,
Я думаю, скорбя.
Навеки смолкшие шаги
За дверью слышу я.
Зову я прошлое назад.
И в памяти моей
Звучат, как прежде, голоса
Вернувшихся друзей.