Люблю ночь. Самое время для меня. Нет никого вокруг, и не нужно. И этот запах... запах ночи.
— Что же это? Мы вот так... и умрём?
— Окстись, подруга, ещё подёргаемся.
— В предсмертных судорогах.
Люблю ночь. Самое время для меня. Нет никого вокруг, и не нужно. И этот запах... запах ночи.
— Что же это? Мы вот так... и умрём?
— Окстись, подруга, ещё подёргаемся.
— В предсмертных судорогах.
Я, кажется, говорил, что люблю природу? Ночь? Ветер в ковыле? Листву в кронах дерев? Дорогу на земле и тихий свет небес?
Да? Да. Да!
Но я ничего не говорил о лошади, час назад сломавшей ногу, тёмных грозовых тучах, льющих жидкой грязью, колючими кустами с ядовитыми цветами, остро режущей траве, цепляющейся за ноги, отсутствии плаща (да, я забыл!), мокрых прядях волос, которые я ОБЯЗАТЕЛЬНО постригу, став магом, прядях, лезущих в глаза, нос и рот, о клочках давно похороненной рубашки и половине левой штанины, оставшейся в незамеченном моим глазом овраге, о голодном волке, стащившем мой последний пирожок и, в конце концов, о ТОЙ САМОЙ ЭЛЬФИЙКЕ С ДОРОГИ И ЕЁ СПУТНИКЕ МАГЕ-АЛХИМИКЕ!!!
С крутого берега смотрю
Вечернюю зарю.
И сердцу весело внимать
Лучей прощальных ласку,
И хочется скорей поймать
Ночей весенних сказку.
Белая ночь сирени листву ветер качает, то робкий, то смелый.
В белую ночь, в час когда я усну, приснится мне сон удивительно белый.
Птица взмахнёт волшебным крылом и я появление твоё угадаю.
В белую ночь мы с тобой уйдём, куда я не знаю, куда я не знаю.
Белая ночь опустилась, как облако, ветер гадает на юной листве.
Слышу знакомую речь, вижу облик твой, но почему это только во сне.