Аль Квотион. Слово, которого нет

Может быть, это вдавленные в асфальт окурки, переполненные мусорки во дворах, облезлые неуютные больницы и школы, нелепые детские площадки со сломанными качелями и пьяными людьми на скамейках, яркие витрины, отражающиеся в грязных лужах, незаметное и безграничное давление сотен, тысяч блеклых стен вокруг меня заставляют видеть этот город таким. А может быть, я просто заразился ангедонией у какого-то бездомного хромого пса с воспаленными мутными глазами, но смотрю вокруг задушено, черно. И сквозь беспрерывное смеркание рассудка никак не могу разглядеть что-то, что заставит расправить плечи, вздохнуть и просто жить дальше. Единственное, чего хочется — это идти. Просто идти, не куда-то, а прочь. Идти до тех пор, пока хватает сил. Идти вперед и найти там, впереди, что-то для себя.

0.00

Другие цитаты по теме

Я хотел быть с тобою, но по приметам дождей твои следы превратятся в мишуру фонарей, не оставляя ничего, сжигая в пепел мосты.

И кто-то это читает, но, к сожаленью…

Ползи в метро, садись в маршрутку, беги, беги по городам, и каждую свою минуту люби как женщину, как храм.

Вечер сулит мне печаль, бьется тоска о причал,

Веки мой город сомкнул, слушая звезд тишину.

Мысли уходят ввысь, солнце спешит за край.

Только молю — дождись, только молю — узнай!

Поэт писал. Врал, врал в каждую строку. А может быть, не врал, может быть, скорлупа в нем треснула, и вылупился слепой бог, способный видеть только чужими глазами. И бог внутри созидал, подчиняясь законам сохранения энергии. Поэт писал, а в уголках губ все отчетливей проступала энтропия, все тяжелее становились руки, все более ненужным чувствовалось собственное тело, ограничивающее алчущий разум, пожелавший охватить вселенную. Но из каждого штриха распада и разложения рождался костяк нового мира, молодого и сильного. А потом поэт упал. Даже не упал, сполз, скатился на пол легким, почти невесомым ворохом и затих. В комнате пахло настоящим.

Забывать надежды — пустое дело:

где-то в сердце живет огонек, не гаснет.

А с мечтами всё обстоит сложнее:

разум точно знает — они напрасны.

Поправимо ли это? Разбито сердце,

из осколков целое — нет, не склеить.

Даже музыкой что-то мне не согреться.

Даже в дружбу что-то мне не поверить.

Там, где птицы молчат,

там, где больше не слышен их крик,

где назначена многим из нас нелюбовь и невстреча,

там, где птицы молчат,

там и ты остаешься теперь.

В ответ на широкий размах твоего эгоизма, мне хочется стать ничем. Просто так. Назло.

Каждый день мы откладываем свою жизнь на потом. Мы откладываем на потом самих себя. Раз за разом. Но беда в том, что в какой-то момент гонки за будущим ты вдруг смотришь на свои руки: неумолимо стареющие, слабые, немощные, и понимаешь, что твое «потом» никогда не наступит. Что оно ни у кого никогда не наступает. Живет, живет, маячит где-то на горизонте, щедро пичкает надеждой, а потом вдруг превращается в жесткое «поздно» и проступает жилистым приговором времени на старческих руках.