Мирза Шафи Вазех

Другие цитаты по теме

На смену радости спешит печаль,

Ушедшего пусть нам не будет жаль.

Все прах: и наказанье и награда,

Их близко к сердцу принимать не надо.

Пришедшие из дали снова в даль

Уйдут и огорченья и услада.

Порой сжигает нас, как наказанье,

О прошлом горькое воспоминанье,

Порой иной из нас бывает рад

В грядущее с надеждой бросить взгляд

И верить, что оно нас не обманет.

Легко нам будет, будет тяжело ли,

Что будет, отвратить не в нашей воле.

И радости пугают нас всегда,

Мы опасаемся беды и боли:

Ведь вслед за радостью спешит беда.

Все то минует, что придет к нам ныне,

Не избежать ни горя ни обид,

Но будут на веку и благостыни.

Нас от печали не спасет унынье,

Веселье от беды не оградит.

Так знай и радости и горю цену.

На смену радости печаль придет,

А что придет, минует непременно,

За тьмою вслед рождается восход.

И средь спокойных и средь бурных вод

Одна волна спешит другой на смену.

Он закрывает зонт, подставляя голову под дождь. Направляется к воротам кладбища, оставив на земле свои следы, отпечатки, слившиеся с чужими. Как всякое воспоминание, они рано или поздно тоже будут стерты.

Поверх забот людских и бед

Лечу, себя опережая,

И лыжи пишут чистый след.

— Когда я был маленьким, и нам давали хлеб, прямо из печи, или конфеты, мы делились с остальными. Нас всегда было много, детей артистов, и мы всегда хотели есть. Делились все. Мы кое-что понимали, притом что это никогда не было сформулировано. Мы знали, что хлеб вкуснее, если им делиться. Мы не пытались это объяснить. Но это было чисто физическое ощущение. Вкус был другим. Мы тогда понимали, что самое важное не может существовать только для тебя одного. Если кто-то один голодает, то все чувствуют голод. Также и со счастьем. Не существует твоего отдельного счастья. И свободы.

Чтобы убить ненависть, нужно вернуть воспоминания.

Воспоминания, что мы придумываем сами,

Самые прекрасные из того, что есть.

Большинство моих воспоминаний из детства счастливые. Тёплые летние деньки, наполненные солнцем, любовью и убеждённостью в том, что даже самая страшная гроза в итоге пройдёт. И тогда она действительно проходила.

Одни из нас твердят, что бытие нетленно,

Другие говорят, что все земное бренно,

А ты выслушивай все это неизменно

И знай, что каждый прав, но прав не совершенно.

Так и оказался Генерал на острове, населенном небольшим числом родственников и бесчисленным множеством, сонмом теней, никогда его не покидавших. Тени жили, разговаривали, смеялись, плакали, жаловались, докладывали, просили совета, получали указания, появлялись в памяти неожиданно и так же внезапно исчезали, чтобы появиться когда-то вновь. Тени никогда не умирали. Вернее, они жили до тех пор, пока был жив Генерал, и не имело значения, что там, за пределами острова, они уже не существовали.

Мир теней удивительным образом становился все объемнее, ярче, многообразнее, и Старик с удовольствием погружался в него. Злоба и зависть там не жалили, а радость по-прежнему заставляла чаще биться сердце, своя и чужая глупость не казалась столь обидной, неудачи печалили, но не повергали в уныние.

К правде, к тому, что было, примешивалось то, что могло или должно было бы быть, связывались порванные нити, развивалось оборвавшееся действие, уходили от недоброй судьбы люди. В конечном же счете все возвращалось к одному и тому же: к острову в океане темноты, где мокли невидимые голые березы, стучали по крыше ледяные крупинки, горела над столом лампа в платочке горошком.