Райкин сам по себе — это целый театр.
Артисты, полагал он [отец], в большинстве своем бродяги, перекати-поле. Они несерьезны, непригодны для жизни и потому, за редким исключением, безденежны и лишены устойчивого положения в обществе. Быть врачом, адвокатом, в конце концов лесным бракером — это дело, а быть артистом — не дело.
В нашей семье не имели обыкновения отмечать дни рождения детей. У нас почти не было игрушек. Нас не фотографировали (считалось дорогим удовольствием). Впрочем, как я понял позднее, не всегда это зависело от отца. В пору Гражданской войны и военного коммунизма (а это ведь тоже мое детство) он был вынужден на детское «хочется» отвечать «перехочется». Как бы то ни было, мы привыкли ничего не просить и не ждали сюрпризов.
Мне нравится работать в театре, потому что я нашёл разницу между актёром, работающим на съёмочной площадке, и тем, кто работает в театре. Она заключается в следующем: в кино у тебя нет партнёра, а в театре самый главный партнёр — это зритель. Вот он — здесь! И тебе не надо читать рецензии, ты сразу слышишь и видишь, и чувствуешь, как ты играешь. Если ты играешь хорошо — зрительный зал дышит вместе с тобой: смеётся или плачет — всё происходит по твоей воле. Ты, как волшебник, вместе с другими партнёрами рассказываешь публике историю, которая заставляет задумываться и пробуждать в зрителях человеческое начало, по крайней мере, мне бы так хотелось!
Как бы плохо ни играли в этом сезоне, в следующем обязательно найдется кто-нибудь, кто сыграет еще хуже.
... Великое волшебство театра во многом творится самими зрителями: оно неосязаемо, но несомненно, магия начинается обманом зрения, игрой света и краски, но растет и крепнет в отклике аудитории. Не бывает великого представления без великого зрительного зала; и этого барьера не перейти ни кино, ни телевизору, как ни старайся, ибо в них не может быть связи между действием и теми, на кого направлено это действие. Великий театр, великая музыкальная драма творятся каждый раз заново — людьми по обе стороны от огней рампы.
... театр это не про «поболтать», а про «поговорить по душам». А это очень серьёзное и ответственное занятие.
Наша актерская школа в отличие от западной — это школа сопереживания и перевоплощения. Искусство быть разным в каждой роли — сегодня одним, завтра — другим.
Есть актеры понятные, как холодильник, — от них есть польза, но нет тепла. И загадки в таких актерах нет: их включают — они работают. А есть иные — неясные, как день или как ночь. Но ты вдруг понимаешь, что не наблюдаешь за ними, а живешь в том мире, который они создают.
Он скучал по кино и театрам Лондона, по музыкальным магазинам, галереям, музеям. Он скучал по людям. Ему не хватало привычной лондонской речи, шума машин, запахов.
Теперь, к концу моей жизни, я не играю на сцене, ненавижу актеров «игральщиков». Не выношу органически, до физического отвращения — меня тошнит от партнера «играющего роль», а не живущего тем, что ему надлежит делать в силу обстоятельств.
Cлайд с цитатой