— Летом в Бостоне теплее, чем здесь, а зимой холоднее. Местами он похож на Бирмингем.
— Да, дерьмо и дым везде одинаковые.
— Летом в Бостоне теплее, чем здесь, а зимой холоднее. Местами он похож на Бирмингем.
— Да, дерьмо и дым везде одинаковые.
— Томми просил приглядывать за тобой, после твоих недавних проблем.
— Моих недавних проблем!? Работая в этой компании, я убила человека, потеряла мужчину, нашла сына, чуть не потеряла сына и чуть не потеряла свою жизнь. И я решу, возвращаться мне на работу или нет, если меня устроят условия.
— Томми... Томми, дорогой, зачем тому, чьи медали ржавеют на дне канала Солтли, помогать британской армии?
— Потому что мне предложили три пятилетних контракта на поставку автомобилей для наших войск на Цейлоне, в Индии, Сингапуре и Бирме. Общая стоимость два миллиона.
— И на твоей фабрике не будет стачек, потому что ты будешь трахать Джесси Иден? Все это возможно, если ты будешь жив.
— Это я и планирую. Но, если я погибну, все вы можете вернуться к прежней жизни. Военные пришли ко мне, Ада, я сказал: «Почему бы нет?»
— Это напишут на твоей могиле, Том. «Томми Шелби. Почему бы нет?».
— Мэй Карлтон рассказала о загуле, который вы, вероятно, помните смутно, когда вы на машине врезались в голубятню и три дня жили на шампанском и кокаине. Можете себе представить?
— Всего три дня?
— Как Артур?
— На Рождество подарю ему иголку с ниткой, чтоб пришил на место свои яйца.
Моя голова как баржа, груженная углем и железом. И когда она накреняется, груз скользит то к одному борту, то к другому, и в конечном итоге — баржа переворачивается. Вот и моя голова, как эта чертова баржа — качается, качается и переворачивается, и я ничего сделать не могу.
— В Лондоне болтают, будто ты ходишь по ночным улицам Бирмингема голым, разбрасываешь деньги и говоришь с мертвецами. А еще, что ты обнаглел настолько, что считаешь возможным вызывать евреев в домик сельской местности, где ты живешь, и указывать им какие цены ставить.
— Ну ты же пришел.
— А может, я просто проходил мимо?
— Острые козырьки неуправляемые.
— Совершенно неуправляемые — пришли по каналу и распространились как триппер.
Надоел мне город ваш бездушный,
Ваша чинность, чопорность уборов,
Добрый нрав, мещанству лишь послушный.
Да и барабанный бой всех споров
В вольном духе о российском мире
С тайной жаждой тёплого местечка
Да о том, что «дважды два — четыре,
А не стеариновая свечка!».
Надоели мне борьба за веру
В донкихотские свои затеи
И друзей, не выспавшихся в меру,
Все трансцендентальные идеи!
Твоя домработница сказала, что ты страдаешь от такого количества старых ран прежней активной жизни, что твоя голова похожа на разбитую вазу, на которую села задницей лошадь.
Иногда мне кажется, что Гуф — единственный человек в Москве, которому нравится его город.